Клуб Мертвых

— А все-таки зачем гробить ему таким образом желудок? Видишь ли, Дьюлу, даже я не всегда переношу это!

— Еще бы! Ведь ты — слабое создание!

Хозяйка засмеялась, показав при этом редкие желтые зубы.

— Слушай, а все-таки, мой крошка Дью, ты должен мне сказать, почему вы убиваете этого щенка маленькими дозами вместо того, чтобы разом покончить с ним?

Дьюлуфе с беспокойством оглянулся вокруг.

— Молчи! Лучше прикуси язык, чем болтать лишнее! Ты знаешь, что не я…

— О! Как не знать! Я боюсь его, хотя, кажется, не трусиха и съела бы жандарма, как селедку… но этот! Б-р-р! Мороз по коже пробирает при одном воспоминании…

— Ну, так не касайся мальчишки!

— А, так это он приказал?

— Собственной персоной… Лично… Так что проглоти язык, а то впутаешь меня в неприятность. Давай перцовку!

— Сейчас! Только погоди немножко!

Сказав это, она откупорила бутылку и налила стакан.

— Сейчас…

— Э!… Поберегись!

— Полно!… Я теперь только это и могу пить!

Она подняла стакан и залпом осушила его, потом щелкнула языком от удовольствия и отдала бутылку Дьюлуфе, который снова пошел к столу, где тот, кого хозяйка назвала щенком, сидел в прежнем положении. Дьюлуфе со стуком поставил на стол бутылку и стаканы, потом хлопнул сидевшего по плечу. Первый удар не произвел впечатления, но после второго тот поднял голову. Это была странная личность, при взгляде на которую невольно возникало удивление при виде его в таком месте и в таком обществе. Черты его утомленного лица отличались необыкновенной нежностью. Черные большие глаза с длинными ресницами сверкали под белым и чистым лбом. Черные волосы слегка вились, а под прозрачной кожей видны были синие жилки.

— Ну, Жако, — сказал Дьюлуфе, — неужели мы откажемся чокнуться с папа?…

— А! Это ты Дьюлу, — произнес он со вздохом.

— Что за тон, малютка! Право, можно подумать, что ты огорчился, увидев меня!

— Я этого не говорю! Но… я спал… если бы вы знали, какие я сны видел!… Какие прелестные сны мне снились…

— Ба! Сны — это глупости!… Лучше будем пить!

Дьюлуфе наполнил вином стаканы, один из которых придвинул к Жако. Тот решительно отодвинул его.

— Пить? — сказал он с отвращением. — Только не сейчас!… Я не хочу забывать…

— Что же?

— Мой сон!

— А! Верно, он очень забавен… Черт возьми! Когда я вижу сны, то мне вечно снится, что меня ведут туда, к заставе святого Иакова… а потом суют мою голову в машину… ты знаешь какую… А ножик у ней длинный-длинный… и он опускается… и поднимается… Это совсем не забавно! Вот за это я и не люблю сны…

Жако, казалось, не слышал его. Глаза его были устремлены куда-то вдаль, где он наблюдал какое-то видение…

— Ну! — продолжал Дьюлуфе. — Встряхнись немножко… Что же ты такое видел?…

Жако вздрогнул.

— Вы не поймете!…

— Отлично! Ты вежлив, нечего сказать! Скажи уже лучше прямо, что я слишком глуп… Видали вы этого господина? Вот! Попробуйте утешать его!

— Простите меня, — поспешно сказал молодой человек, — я не хотел вас обидеть! Вы поверите мне, когда я расскажу свой сон. Только обещайте мне…

Он остановился.

— Что же? — спросил Дьюлуфе.

— Не смеяться надо мной.

— О! Не бойся! Валяй, рассказывай!

— Впрочем, это должно показаться вам очень смешным. Но что делать, иногда случается, что этот сон грезится мне наяву… Мне кажется, что я маленький, совсем маленький! Я лежу в колыбели с белыми занавесками, точно птичка в гнездышке. Я открываю глаза, занавески раздвигаются, и…

Жако снова остановился. Может быть, он боялся спугнуть эту мечту, описывая ее в подобном обществе?

— Ну, что же? — сказал Дьюлуфе, которому, казалось, было не по себе. — Если начал, так надо кончать…

Заметив, что молодой человек снова погрузился в свои мысли, он сунул ему в руку стакан. Жако машинально поднес стакан к губам и выпил залпом.

— Браво! Вот так молодец! — сказал Метла. — Сразу видно, что ты не баба!…

Легкая краска показалась на щеках молодого человека.

— Я все скажу, — твердо произнес он, будто адский напиток уже начал действовать на него.

Его глаза сверкали.

— Из-за занавесок появляется женщина!… О! Как она хороша!… Как кротка ее улыбка!… Она наклоняется ко мне, и я чувствую на себе ее дыхание… В глазах ее как будто слезы… Я протягиваю к ней руки… и шепчу одно слово… Мать! Я чувствую, как она обнимает меня!… Я вздрагиваю!… Тогда все исчезает, и я просыпаюсь!…

Наступило минутное молчание. Конечно, Метла далеко не был тем, кого принято называть чувствительным человеком, а между тем он не мог произнести ни слова.

— Это правда, что вы никогда не знали моей матери? — вдруг спросил Жако.

Дьюлуфе вздрогнул. Атака была лобовой. К счастью, у него был готов ответ.

— Ты хорошо знаешь! — отрывисто сказал он. — Я знал ее, не будучи с ней знаком… Это была сестра… Его…

— Да, это правда. Мне сто раз повторяли это… и вы всегда говорили, что она была… дурной женщиной…

— Дурной… Да, если хочешь… У нее была история с правосудием… из-за пустяков… у нее были странные идеи… Она говорила, что все чужое принадлежит ей…

— Довольно! — бросил Жако. — Я не хочу слышать, как обвиняют ту, которая была моей матерью!

— Ба! Она умерла… и уже давно…

— Но мой отец…