Клуб Мертвых

— Ну… об этом могла бы рассказать только твоя мать… да и она, я думаю, знала не больше нас!

Он громко расхохотался.

— Пить! — крикнул Жако, проводя дрожащей рукой по лбу, покрытому каплями пота.

— Ну, что ж, пей! — сказал Дьюлуфе, наливая ему ужасный напиток. — Не стоит печалиться! В жизни дано каждому свое! И ты еще не из самых несчастных… Тебя могли утопить в реке, как котенка. А вместо того нашелся добрый человек, который взял тебя, воспитал… как отец… твой дядя… который был для тебя настоящим отцом…

— Да! Да! — шептал молодой человек, голова которого становилась все тяжелее, так что он с трудом мог говорить… — Это правда, мой дядя был добр ко мне.

— Во-первых, он воспитал тебя… Черт возьми, тебе не на что жаловаться!… Ты умеешь читать, писать, считать, не говоря уже о множестве других вещей, которыми ты набил себе голову! Так что когда захочешь, станешь барином!

Жако, полупьяный, громко расхохотался.

— Да, барином… щеголем! Но пока я умираю с голоду…

— Что случилось? Когда ты пришел этой ночью, я понял, что у тебя что-то стряслось?

Жако выпил еще, и по мере того, как его стакан пустел, с юношей происходила ужасная перемена. Его бледность становилась мертвенной, нервная дрожь пробегала по губам…

— Что со мной было, Дью? — продолжал он отрывистым и хриплым голосом. — Я сам хорошенько не знаю!… Вечные истории!… Можно подумать, что меня околдовали! Я хочу работать, а между тем меня выгоняют вот уже из пятой мастерской!

— Ба! Ну и что?… А за какие грехи тебя выгнали?

— Я тебе сейчас расскажу… Стоит мне прийти в мастерскую, как кто-нибудь начинает искать ссоры со мной. Меня начинают обвинять во всем… То пропадает какой-нибудь инструмент, и меня обвиняют, что я украл его… или за ночь моя кладка вдруг обваливается… и хозяин сердится… тогда я возмущаюсь! На меня кричат, я кричу еще громче!:. Я не более терпелив, чем всякий другой, а в особенности когда знаю, что я прав…

— Не везет!

— Вот, например, что случилось вчера… Мне надо было вырезать одну доску, и работа была спешная. Я начал резать… Указания были написаны на бумажке. Ты не знаешь, что такое гравировка, тут надо нанести тысячи разных черточек, чтобы обозначить тень, объем… Я тороплюсь и, кончив работу, несу ее к хозяину, думая заслужить похвалу! Вдруг он смеется мне в лицо и спрашивает, не вздумал ли я с ним шутить? Я ровно ничего не понимаю! Он говорит мне, что я сделал все как раз наоборот! На сей раз я был уверен в своей правоте; я говорю, что в точности следовал написанным указаниям. Он начинает сердиться. Тогда я говорю, что докажу справедливость моих слов! Я вернулся на место и взял бумажку. Ты сейчас поймешь, как это странно, и как я прав, говоря, что тут вмешался сам дьявол… Я был так уверен, что даже не взглянул на бумагу! Он разворачивает ее и приходит в страшную ярость… Это было ужасно… Знаешь, что было в записке?

— Нет!

— Указания, совершенно противоположные тем, которые я в ней прочел раньше!

— Ты с ума сошел.

— Нет, но я говорю, что тут был обман… Я узнал почерк, даже расположение параграфов… а между тем там, где я сделал впадину, надо было сделать выпуклость… Хозяин пришел в ярость, назвал меня лентяем, негодяем! Естественно, я возмутился. Вся кровь бросилась мне в голову, и если бы меня не вытолкали, я натворил бы Бог знает чего! Тем не менее я снова без места…

— Найдем другое!

— Для чего?! Меня преследует неудача!

Несчастный все более и более пьянел и терял рассудок.

— С меня довольно, — лепетал он прерывающимся голосом, — я не хочу больше работать… К тому же, какой я мастеровой?… Я хочу… как ты сейчас сказал… быть барином… франтом… К черту все!… Теперь оставь меня в покое… С меня довольно!

Молодой человек уронил голову на стол. Он был совершенно пьян. «Перцовка» сделала свое дело.

— Теперь, — прошептал Дьюлуфе, — он может приходить… Мальчишка таков, каким он хотел…

В эту минуту дверь отворилась и в ней показалась тощая потертая физиономия.

— Эй! Метла! — сказал вошедший резким голосом. — Его еще нет здесь?

— А! Это ты, Кониглю!

— Отвечай же!

— Нет… его нет здесь…

— Вот и отлично! Видишь ли, Метла, нас собралось пять или шесть человек, и мы хотим переговорить… и мы бы не желали застать здесь патрона.

— Ба! Кто с тобой?

— О! Все славный народ… Бибе, Ла-Кюре, Франк, Мюфлие и Трюар… потом Малуан…

— Черт возьми! — сказал, смеясь, Дьюлуфе. — Весь штаб!…

— Дай нам вина… вот деньги… я позову их.

Кониглю снова открыл дверь и своими длинными руками начал махать группе, стоявшей в некотором отдалении. Минуту спустя эти люди уже входили в зал «Зеленого Медведя». Было бы слишком большим преувеличением заявить, что Кониглю и его товарищи принадлежали к избранному обществу, или уж очень хорошо умели они скрывать свою принадлежность к высшему свету! Попросту говоря, это были оборванцы, которые, казалось, олицетворяли собой все мыслимые пороки. Штаб, как назвал их Метла, давал ложное понятие об армии, потому что никогда, может быть, бродяги и воры не имели более отвратительного вида.