Клуб неверных мужчин

— В основном, впустую, Александр Борисович, — отозвался «прикомандированный» молодой работник. — Как-то не по себе мне — копаться в подноготной этих несчастных вдов. Знаете, Александр Борисович, начинаю приходить к мысли, что мы копаем не там. Не пора ли оставить их в покое?

— Прихожу к аналогичной мысли, — согласился Турецкий. — Ладно, стадию вдов благополучно проехали. Вернемся к ней, буде возникнет нужда. Приступаем к стадии безутешных невест, — он понизил голос. — С родителями Мещеряковой органы контактировали?

— Так точно, Александр Борисович. Когда проверяли ее алиби. Милые интеллигентные люди. Такая, знаете, старая московская закваска.

«Что бы ты знал о старой московской закваске», — подумал Турецкий.

— Мать Мещеряковой преподает на кафедре политехнического института — давно пора на пенсию, но, видимо, настолько ценный работник, что ее не отпускают. Отец Мещеряковой — кандидат технических наук, высокооплачиваемый работник в Московском государственном университете. Автор множества работ — в России и за рубежом, лауреат каких-то там прерий… Алиби своей дочери они с удовольствием подтвердили, причем, у следователей не возникло ощущения, что родители выгораживают дочь. И стрелять она не умеет, никогда не держала в руках оружия, даже пневматической винтовки. Боялась оружия, как огня…

— Квартиру Кошкина осматривали?

— Обижаете, Александр Борисович. В квартире Кошкина я присутствовал лично. Там, похоже, делали перепланировку, снесли несколько стен, соорудие из трех комнат одну. Кубатура производит впечатление. Особенно на меня произвела, — всю жизнь, знаете ли, прожил в хрущевке…

— Ты еще не всю жизнь прожил, — буркнул Турецкий. — Поживешь и во дворце, я уверен. Мещерякова знает тебя?

— Ну, не близко… Но видела в числе негодников, которые вели с ней пристрастные беседы. А что?

— Ключи от квартиры где?

— М-м… — задумался Борис. — Один комплект нашли в квартире, другой комплект был на трупе. Родня пока не объявилась, претензий на квартиру не было. Один ключ, кажется, в управляющей компании… Про судьбу второго ничего не знаю. Квартира опечатана. Есть идеи, Александр Борисович?

— Добывай ключ и жди нас с Мещеряковой на хате Кошкина. Скоро будем.

— Слушаюсь, босс…

Было странное ощущение, что она не видела Бориса, отворившего им дверь. Смотрела сквозь него, словно он стеклянный, проигнорировала добродушное «здрасьте», вошла в квартиру осторожно, неуверенно. Дошла до проема, отделяющего прихожую от прочего пространства, оглянулась, нерешительно глянула на Турецкого. В этот момент она ему напомнила кошку, которую вносят в новую квартиру перед въездом жильцов. Борис и Турецкий переглянулись. Женщина не сдержалась— слезы потекли по щекам…

— Все в порядке, Евгения Геннадьевна? — тихо спросил Турецкий.

— Это не я придумала, — шмыгнула носом девушка. — Кто не умеет пользоваться счастьем, когда оно приходит, не должен жаловаться, когда оно уходит…

— О чем это она? — заворожено прошептал Борис, когда девушка вышла из прихожей.

— Цитирует кого-то, — пожал плечами Турецкий. — Сейчас это модно — цитировать великих.

— Мы тянем очередную пустышку, Александр Борисович, — жарко зашептал Борис. — Какой бы странной ни была эта дамочка, она не убивала своего жениха. Дело не только в том алиби, что устроили ей родители. В половине седьмого вечера во вторник двадцать шестого мая Мещерякову видели во дворе соседи. Она входила в дом. Даже если она бы выбралась как-то незамеченной, она не успела бы в час пик промчаться через добрую половину Москвы…

— Ну, хорошо, — разозлился Турецкий, — давай все бросим к чертовой матери! Эти не виноваты, те не виноваты. Есть конкретные идеи?

— Нет, — вздохнул Борис.

— Тогда помалкивай. И забейся куда-нибудь, постарайся не отсвечивать.

И снова это нелепое состояние, словно принял наркотик, расширяющий сознание. Червячок неторопливо высверливал дыру из подсознания. В квартире на проспекте Мира действительно проводили незаконную перепланировку. Снесли несущую стену, расширив помещение, приспособленное для домашней студии. Огромный зал, не менее пятидесяти квадратных метров, представлял собой нагромождение мебели и необходимых для творчества вещей. Старая продавленная кушетка мирно соседствовала с современным и достаточно дорогим журнальным столиком. Изысканные портьеры уживались с древним комодом на покосившихся ногах, «бабушкин» торшер — с ультрасовременной аудиосистемой, потертый ковер — с практически плоской «плазмой», висящей, ради экономии места, на стене. В квартире давно не производили ремонт, но нельзя сказать, что она выглядела авгиевой конюшней. Время от времени здесь пытались навести порядок, разложить по полкам баночки с красками, многочисленные кисти, палитры, мольберты, ненужные наброски, но самым непостижимым образом все возвращалось на место. Тем не менее, здесь было уютно, внутреннего протеста увиденное не вызывало.