Клуб одиноких зомби

Валерия решила, что не пойдет на встречу с Даниилом Станиславовичем, и позвала Абдуллу. Кот не двинулся с места, продолжая охранять выход. Валерия включила телевизор, просмотрела все каналы, не нашла ничего интересного и снова выключила его. Затем она пошла на кухню, открыла холодильник, достала банан, почистила его, но есть не стала. Она почувствовала, что внутренняя сила заставляет ее все-таки выйти из дома. Валерия посмотрела на кота и поняла, как сильно, он ее любит. Им предстояла схватка. Валерия не принадлежала сама себе, она не хотела, но начала собираться. Сначала она достала из шкафа коробку с новыми туфлями. То, что Абдулла не отдаст босоножки было очевидно... Перс снова ударил хвостом об пол и зарычал не своим голосом. Валерия плакала, но не могла остановиться. Она вытирала слезы и снова красила глаза, она сняла короткое красное платье и надела черный брючный костюм, снова смахнула слезы и припудрила лицо...

Валерия понимала, что выглядела ужасно, почти как «на собственных похоронах», но твердо знала, что это обстоятельство не помешает ей выйти из дома. Она догадывалась, что Абдулла сможет ее немного задержать, но сила, влекущая ее прочь из этой квартиры, все равно перевесит старания домашнего питомца.

Валерия смотрела на своего любимого перса, а огромный пушистый котяра – на свою хозяйку, готовый больно вцепиться в ее ноги при первом же приближении. Валерия с трудом выдерживала взгляд светящихся зеленых глаз.

– Пора, – сказала она себе и сделал шаг вперед.

* * *

Мария сидела в кабинете следователя и отрешенным взглядом смотрела куда-то сквозь карту Москвы, висевшую на стене. Ей задавали, по ее мнению, самые нелепые вопросы, особенно касающиеся Юрия. Она любила его и спасала от глубокого зомбирования, а ей говорили:

– Вы не могли остановиться, даже когда поняли, что вашим клубом уже заинтересовалась милиция.

Мария сначала не поняла, что следователь имеет ввиду, и перевела удивленный взгляд со стены на майора. Тот позвонил кому-то по телефону, и в кабинет зашел Юрий. Он разложил на столе несколько фотографий и спросил:

– Меня тоже ждала такая участь?

Татьяна-Мария взглянула в лица женщин, чьи фотографии лежали на письменном столе. Она узнала всех четверых. На правой была Вера Кириллова, еще живая, а на трех других – Соломатина, Тихонова и Сайко, снятые уже после смерти. Зрелище было не из приятных, и у Сулимских задергалось левое веко. Надя Соломатина лежала на асфальте с окровавленным лицом, но Мария все равно узнала ее. Лена Тихонова с огромной раздувшейся головой была сфотографирована где-то на пляже, и Сулимских поняла, что Тихонова – утопленница. Роза Сайко повесилась... Эти ужасные снимки подтверждали то, что система продолжала саморазрушаться. Марии было нечего сказать следователю. От нее ждали признания того, что она виновата в смерти всех этих женщин, но Мария знала, что это не совсем так.

Татьяна-Мария задала себе вопрос, могла ли она воспрепятствовать тому, что требовал от нее бывший муж, когда они встретились через десять лет после развода. Теперь Татьяна по-новому взглянула на ту ситуацию. «Разумеется, одно лишь денежное вознаграждение не могло меня тогда заставить пойти на такое, – сообразила она. – Меня тогда тоже закодировали, но все обставили так, чтобы я не догадалась. Я до сего момента думала, что была на особом положении, без кодировок... Я была Марией... Но теперь я снова Татьяна».

– Не хотите отвечать, не надо. У вас будет время, чтобы подумать... Сайчас вас, Татьяна Александровна, отведут в камеру...

Когда через полчаса Сулимских переступила порог камеры и увидела презрительные взгляды женщин, устремленные на нее, то поняла, если саморазрушение системы дойдет до нее, то это произойдет именно здесь.

– Это ты возомнила себя Богородицей? – спросила одна из женщин, демонстрируя беззубую улыбку.

Татьяна уже не знала, что лучше для нее, чтобы женщина в больнице привела в действие антикод или не смогла сделать это. Она вдруг поняла, что приближающаяся смерть имеет тошнотворный запах камеры предварительного заключения.

* * *

– Саша, просыпайся, ты всегда в это время уже встаешь, – слышал сквозь сон Голявин, но продолжал делать вид, что еще спит. – Саша, поднимайся, у нас есть важные дела.

– Какие? – подал голос Александр.

– Вставай, узнаешь! – не слишком ласково сказала матушка.

Александр понял, что снова настал период, когда ему захотелось делать все матушке на зло, и он продолжал лежать.

– Сашуля, сегодня мы идем в гости к Пелагее Емельяновне. Я уже погладила тебе белую рубашку.

Александр вскочил с дивана как ужаленный, вышел в коридор и, столкнувшись там с матушкой, спросил:

– А почему ты решила, что я пойду с тобой к Пелагее Емельяновне, тем более в белой рубашке? Если я когда-нибудь еще пойду к ней, то только в трауре!

Регина Сергеевна приложила руку к сердцу и произнесла с расстановкой:

– Александр! Пелагея Емельяновна – моя лучшая и единственная подруга, у нее сегодня юбилей. Мы не можем не пойти к ней. Я купила ей замечательную льняную скатерть, она с добавлением лавсана, поэтому не мнется...