Я уже начала думать, что, возможно, числа, обведенные в кружок, относились не ко мне, а к Наталье. Да, она умерла, но мы нередко общались с ней посредством спиритической связи, все-таки мы были близняшками, и она помогала мне, даже находясь в царстве мертвых. Когда у меня что-то не получалось, я просила Наталью помочь мне, сейчас был такой случай.
«Число семь символизирует уход от мира, мистику, тайну. Это самое таинственное и сверхъестественное число, но в то же время самое оторванное от всех других единичных чисел – повторяла я, стараясь лучше вникнуть в суть. – Семерку нельзя получить путем перемножения других чисел, и сама она не дает числа в пределах первого десятка, поэтому считается отличной от них, чуждой им и одинокой». Наталья такой и была, она уехала из родного города, и здесь, в Москве, она была все-таки одинока. Потом произошло страшное... Теперь я поняла, что ее ранний уход из жизни был запрограммирован...
Тем не менее, три и семь – это самые важные числа в магии.
У нас у обеих были магические способности, и мы даже сейчас, когда находились в разных мирах, продолжаем дополнять друг друга. Мысль о том, что Наталья может мне помочь в активизации последних четырех чисел антикода, казалась мне очень удачной. Тем более, что семерка была среди них.
Теперь я пыталась выяснить, могут ли иметь отношение к моей сестре остальные три числа. Числа нашего дня рождения в округленном ряду не было, и я стала приводить к единичному числу день ее смерти. У меня получилась четверка, но, увы, это число не имело отношения к антикоду. Я призадумалась в справедливости своего предположения относительно Натальи. Идея была очень хорошей, и просто так мне не хотелось от нее отказываться. Я решила перепроверить свои арифметические вычисления, но ошибки не нашла.
Тогда я расчитала число того дня, когда Наталья уехала из родного города на Вятке и следующего дня, когда она приехала в Москву, но и это не дало положительного результата.
Я была в отчаянии... От меня зависела жизнь многих людей, оказавшихся заложниками саморазрушающейся системы, но я не могла им ни чем помочь. Мне было больно, стыдно и горько.
Моя душа горела огнем, меня всю целиком охватило волнение...
Я знала, что в следующую секунду что-то произойдет – непредвиденное, неожиданное, но нельзя сказать, что плохое.
Глава 27
В мою палату вошел тот, кого я так хотела видеть, но не смела об этом мечтать. Все нерешенные проблемы сразу отошли на второй план. Я отложила книги и, как завороженная, уставилась на Александра. Его появление в больнице стало для меня настоящим сюрпризом, до еще каким!
– Оля, прости, я без цветов и без фруктов, – после некоторого молчания проговорил Александр, неестественным голосом. – Я не знал, что приду сюда, ноги сами привели меня к тебе... вот так...
Неуверенной походкой он дошел до кровати и брякнулся у меня в ногах, обхватив голову руками. Я продолжала молча смотреть на него, наверняка мой завороженный взгляд уже превратился в изумленный. Голявин был пьян, причем мне казалось, что он сейчас свалится бревном на мою постель и заснет.
– Что с вами, Александр Геннадиевич? – как можно деликатней спросила я.
Он резко повернулся в мою сторону и ответил:
– Да, ты правильно заметила, я – пьяный... Я и сам удивляюсь, что так сильно опьянел, я выпил всего-то сто граммов водки, правда закусил одной крабовой палочкой...
– Где же так щедро угощают? – спросила я.
– В рюмочной, – чистосердечно признался Голявин. – Я шел по улице, увидел рюмочную, зашел ну и... вот результат...
– Понятно. Значит, ты – пьяница, – сказала я вслух, хотя этот вывод я сделала скорее для себя, чем для того, чтобы унизить Александра.
Нет, мои чувства к нему совершенно не изменились. Я и раньше понимала, что Александр далек от идеала. Чисто внешне в нем не было той мужской привлекательности, которая с первого взгляда может вскружить голову. Он казался мне каким-то домашним, но в то же время надежным и чуточку несчастным. Мне захотелось сделать его счастливым и даже сейчас, когда он избегал встречаться со мной взглядом, нет, тем более сейчас, когда он предстал передо мной не в самом лучшем виде, я ощутила внутри себя какой-то особенный прилив нежности к нему. «Наверно, это любовь? – спросила я себя. – Ты, Ольга Калинова, всегда была большой оригиналкой, непредсказуемой и необъяснимой самой себе. Вот ты и сейчас не знаешь, что ты нашла в этом человеке. Но ведь выискала же! С чем тебя и поздравляю!»
– Прости, мне лучше уйти, пока вся больница не сбежалась посмотреть на меня у твоих ног.
– А что будет, если увидят? – спросила я, внимательно наблюдая за реакцией Голявина.
Мне показалось, что он очень серьезно подумал о возможных последствиях своего визита в больницу в нетрезвом состоянии. Он был так мил в своей задумчивости!
– Пусть смотрят... да, пусть все привыкают ко мне другому... все...
– А, может быть, ты мне все-таки расскажешь, что у тебя случилось? – спросила я.