Второй раз за последний час его щеки горели, и волна жара снова прилила к затылку. Он посмотрел на экран, чтобы успокоиться, но лицо Барбары Уолтерс так расплылось перед глазами, что даже очередная подтяжка тут бы не помогла. Франсискас отвел взгляд и потер переносицу. Второй раз за день у него что-то творится со зрением. Да что же с ним происходит? Выудив из кармана носовой платок, он высморкался.
Откуда-то из-за стеллажей до него донеслись возбужденные голоса, явно о чем-то спорящие, и через минуту показался Мэтти Лопес.
— Ума не приложу, каким образом, но дело исчезло, — произнес он.
Франсискас поднялся и подошел к стойке.
— Может, почитать взяли?
— Нет, старина, если я говорю «исчезло», значит, исчезло. Представляешь, его выдрали из обложки! Короче, украли. Я позвонил в Олбани. Там то же самое. Исчезло. И никаких следов. Вообще ничего.
— И когда это произошло?
— Понятия не имею. И никто не знает. Просто взяло и исчезло. Ты уверен, что все мне рассказал?
— Как на духу. — Франсискас вспомнил, что любое дело, открытое или закрытое, которое находилось или находится в производстве у конкретного детектива, всегда регистрируется в центральном компьютере. — А на кого оно зарегистрировано?
— Давай посмотрим. — Лопес открыл проход и махнул Франсискасу следовать за ним. — Идем. Ну, ты прикинь? Мне даже не по себе стало. Это ж мое хозяйство: без моего ведома архивных дел вообще никто не касается!
Франсискас пошел за ним мимо стеллажей, до потолка забитых папками. Когда-нибудь их все переведут в электронный вид, но этот день наступит еще не скоро. В дальней части архива стоял длинный стол с пятью компьютерами, на стене висела приклеенная скотчем инструкция, как ими пользоваться. Лопес сел на стул и махнул Франсискасу устраиваться рядом. Сверившись с клочком бумаги, он набрал номер нужного дела.
— Теодор Ковач, — прочитал Лопес, когда информация появилась на дисплее. — Умер в тысяча девятьсот восьмидесятом году. Через три месяца после взрыва бомбы.
— А сколько ему было?
— Тридцать один год.
— Больно молодой. При каких обстоятельствах?
— При особых.
Франсискас и Лопес обменялись понимающими взглядами. Эта официальная формулировка применялась в случае самоубийства. На жаргоне полицейских Теодор Ковач «съел свой пистолет».
— Господи! — пробормотал Франсискас. — А чья вторая подпись?
Это тоже было правило: дело подписывают два детектива.
— Ничья. Только Ковача. — Лопес указал на дисплей компьютера, чтобы Франсискас посмотрел сам.
— Не может быть! — возразил Франсискас, придвинувшись ближе. — Как это — дело без второй подписи? Или ты хочешь сказать, что кто-то забрался в компьютер и стер ее тоже?
На этот раз у Мэтью Лопеса ответа не нашлось. Он только пожал плечами, серьезно посмотрев на Франсискаса.
— Похоже, дело-то еще не закрыто.
31
Ги де Вальмон шел по коридору своей знаменитой небрежной покачивающейся походкой — одна рука в кармане, другая готова в любой момент взлететь в приветствии или откинуть со лба непослушный локон. Он был высок и худощав, и в пуловере его фигура казалась костистой и угловатой. Чудо, совершенное в мужском ателье на лондонской Савил-роу, в сочетании с широкими от природы (но костлявыми) плечами, неожиданно придавало ему элегантность английского джентльмена. А для де Вальмона это было самое главное.
Сегодня, в свой пятьдесят третий день рождения, не дожидаясь вечера, он позволил себе бокал хорошего шампанского, вкус которого все еще чувствовался во рту. Мысли о дне рождения и предстоящем званом ужине, а возможно, и действие шампанского — все это навевало задумчивое настроение. Возраст не особенно беспокоил его, так же как и тот факт, что двадцать пять из этих пятидесяти трех лет он проработал на компанию «Джефферсон партнерс». День пришел, день ушел, четыре недели в год — отпуск… Последнее время, правда, чаще — восемь недель. И тем не менее двадцать пять лет заниматься одним и тем же! Бледный лоб де Вальмона прорезали морщины беспокойства. Куда ушли эти годы?