Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

Впрочем, какие тут кинжалы и ятаганы? В Дохе чувствуешь себя в абсолютной безопасности. То и дело вокруг снуют полицейские на смешных бензосамокатах. Таких, какие продаются в Москве в «Магазине необычных вещей». Здесь они на страже правопорядка. И это смотрится очень круто и сюрреалистично.

* * *

Позже мы сидим в кафе на террасе. Жара спала. Неспешно, раз в пять минут, лениво отправляем в рот ложку с тягучей пастилой. Курим шишу и смотрим на ночной город. Сияют небоскребы. На рейде выстроились танкеры – их габариты можно определить по огонькам. Опять, судя по звуку, пролетел «Стелс». Местные жители смотрят на большом экране ресторана футбол. Сегодня важный матч: сборная Бахрейна играет с командой Омана.

Наискосок от нас, за соседним столиком, ужинает молодая семья. Он – в белом, как и все мужчины здесь. Она – в черном, как и все женщины здесь. Вуаль закрывает ее лицо. Виден только блеск очень красивых глаз. Рядом коляска с младенцем, который сладко спит и не видит мерцания крупных звезд, раскинувшихся по небу на ним. Их стол заставлен яствами. И я все норовлю подсмотреть: как же она будет есть? Ее вуаль опускается до самой груди. Как она будет просовывать под нее ложку с рисом? Или приподнимет чадру? Но она не ест. Только гладит по щеке спящего малыша и смеется над репликами мужа. Который, кстати, уплетает за троих.

Я возвращаюсь к теме женщин в исламе, и пытаю Абдула:

– Скажи, а бывали такие случаи, чтобы женщина-мусульманка вышла замуж за иноверца? Противоположных случаев знаю много, а вот о таких не слышал.

Абдул долго думает, прежде чем ответить. А мне действительно интересно. Ведь даже главный музей Дохи – «Музей исламского искусства» построен в виде головы мусульманской женщины в чадре с прорезью для глаз.

(Музей, кстати, великолепный! Мы заскочили туда минут на двадцать – остудиться под кондиционерами, а вышли через три часа. Смотритель в длинной белоснежной рубахе, с часами «Ролекс» в платиновом окладе и босоножках «Ферре» показывал нам самый большой в мире бриллиант, индийские изумруды на окладе Корана и доспехи османского воина, осаждавшего Константинополь.)

– Была такая история. – ответил Абдул.

Мы заменили шишу, подложили еще углей на фольгу и уютно раскурили новый кальян. Я – весь внимание…

* * *

В следующий свой приезд в Доху, если на то будет воля Аллаха, я обязательно остановлюсь в доме Абдула. Я ему обещал. Но сейчас мы с сыном, на всякий случай, живем в дорогом, зато проверенном отеле. Это известная мне территория в пока чужой и незнакомой стране. Часть привычного мне мира, в котором ничего экстраординарного не может случиться.

Мы укладываемся спать. Перед сном расщепляем розу и кидаем ее лепестки с балкона нашего номера 2026, на двадцатом этаже… Затем мы совместно пишем письмо в будущее и прячем его под стойкой телевизора. Там есть такая выемка, если чуть приподнять плазму. В этом письме обращение на английском к тем, кто когда-нибудь его найдет: через месяц или через два года. Мы рассказываем в нем о сегодняшнем дне, о жаркой пустыне Сахара и о смешном попугае Ара. Еще мы там желаем тем людям счастья и оставляем свой адрес, с просьбой написать нам ответ из будущего.

По телевизору, тем временем, по телеканалу «Аль Джазира» Рассел Кроу что-то говорит на арабском. Это звучит так странно и органично, что дубляж почти не заметен.

* * *

Ранним утром мы собираем чемоданы. С улицы доносится знаменитый тенор. Точно – это Пласидо Доминго. Перепутать невозможно. Будто бы недавний концерт продолжается. Я вышел на балкон. Передо мной простирался Персидский залив. Ария становилась то громче, то тише.

Синьор Доминго распевался в своем номере этажом выше, видимо дефилируя по комнате, то приближаясь к своему балкону, то удаляясь от него.

Я порадовался уникальности события – ведь слушать живое пение Пласидо Доминго по утрам – это прерогатива лишь немногих землян: его жены и домашних. Ну, может быть, еще и любовницы.

* * *

Совершенно не уставшие и очень довольные мы покидаем этот город, который никогда в жизни не видел дождя. В пустыне ведь дожди крайне редки. Ну, может быть, покрапает раз в столетие, к удивлению молодых бедуинов. А Дохе, такой, какой теперь ее знает мир, чуть больше сорока лет. Ровно столько, сколько здесь добывают газ.

Я оказался здесь случайно. Транзитом. По дороге в Юго-Восточную Азию. Просто воспользовался случаем и остался на пару дней. Показать себе и сыну пустыню. И немного передохнуть перед десятичасовым полетом.

Есть города и страны со своим внутренним состоянием. И это состояние наполняет любого пришельца и уж тем более местного жителя. Есть беспокойная и хамоватая Москва. Есть настороженный и гордый Стамбул, безалаберная и расслабленная Барселона, точный и вальяжный Лондон. Из Дохи я увозил в себе дрёму и ответственность. Не знаю почему я одновременно испытывал именно эти два противоречивых ощущения. Но это были именно дрёма. И именно ответственность.

Дорога на Мандалай