Мы были в Куртатинском ущелье, спускались с горы, путь вверх по которой ведет к часовне Иверской Божией Матери, когда кто-то из группы поскользнулся на камнях. «По горам нужно полной стопой ступать. Горы не любят спешки», – сказал Петр Кузьмич – наш проводник. Я подняла взгляд и увидела местных детей, навязавшихся с нами на экскурсию. Они тоже бежали. Только шаг их был уверенным, как ни парадоксально, даже спокойным. Мы же, я тогда подумала, не внешне, но по ощущениям, идем нервно и как-то неряшливо, с надрывом, с которым, должно быть, мчится по склонам сотня тысяч кубических метров пород. Узнали бы мы, не случись этого секундного момента с ногой, скользнувшей по камню, что не умеем всю стопу на землю ставить? Точнее, самих себя принимать и держать тело свое. Точнее, каких недюжинных усилий нам это стоит.
Осетины, если уж говорить честно, заслуживают зависти. Не от того, что по обе руки у них горы. Вовсе нет. Или «не только». Окунувшись раз в их жизнь, ты начинаешь ощущать себя почти бездомным. Дом здесь – родина, за которую воюют, в которой после боя залечивают раны. А твой дом где?
В последний вечер в Фиагдонском ущелье, среди зеленых гор, верхушки которых затемно были еще охвачены солнцем, мы сидели за огромным столом. Петр Кузьмич вел застолье. Он это умеет: он осетин и историк. Потому, после двух дней, проведенных с ним, никто из нас уже и не пытался спорить, что все хорошее от них, от аланов. Мы пили тогда за всех богов, ели – за каждого смертного, и в общей массе были знакомы друг с другом третий день.
Сейчас он – этот день – уже прошел. Позади репетиция ансамбля осетинских танцев. Пустой ресторан и рояль. Истории, что мы никогда бы не осмелились друг другу рассказать, если бы не бурлящий утренний Терек по правую руку. Город Ангелов, где я, пройдя не больше десяти метров, наткнулась на пять одинаковых фамилий подряд и дальше – не смогла. Осетинская свадьба. А еще воздух. Никто не врал – его и правда можно есть ложкой.
Эта цепочка событий, физических ощущений, обрывочных фраз, еле-слышных из-за тяжелого дыхания говорящих, поднимающихся в гору, стала аллегорией всего того, о чем мы знаем, но что так редко видим.
Счастья тебе, Осетия. И вечности. Тебе уже так долго это удается. А мы вернемся, посмотрим снова на то, как мечтали бы жить, на тех, какими бы хотели быть. Как так вышло, что вы еще не были в Осетии? (см. фото 127–130)
Фото 127–129. Как так вышло, что вы еще не были в Осетии?
Фото 130. Клуб в Осетии
Игорь Стомахин. Епифанское Торжище
На машине путь от Москвы до Епифани занимает часа три-четыре, если нет пробки на Каширском шоссе или на трассе М4 «Дон». Из шумного, вечно спешащего, загазованного мегаполиса вы попадете в тихий, провинциальный поселок с ритмом жизни втрое медленнее столичного. Добравшись сюда, стоит выйти на высокий берег Дона, откуда открывается бескрайний окрестный пейзаж. Далеко-далеко просматриваются поросшие сосной и березой холмы, изрезанные трещинами терриконы, покрытые желтым ковром одуванчиков поля.
Украшенный кувшинками по берегам, Дон необыкновенно чист и красив. Под мостом через реку вода едва сдерживается каменистой плотиной и пенится белыми барашками. Срез отвесного обрыва, нависшего над широким плесом, напоминает слоеный пирог: полоса чернозема перемежается с желтым песком и красно-коричневой глиной. На щебенистой отмели стоят по колено в воде рыбаки в высоких резиновых сапогах. Один из них, видимо, приезжий, спрашивает у местного коллеги, какие виды рыб ловятся в верхнем течении Дона? Маститый рыбак сдвигает на затылок кепку:
– Да как и везде – плотва, карась да красноперка. Хотя не однажды и белуга попадалась.
– Как белуга? Это ж морская рыба, откуда ей в реке взяться?
– Да вот так. Заходит по весне из Азовского моря нереститься, а мы ее за жабры – и в ведро!
Епифань называют «воротами Куликова поля». Отсюда рукой подать до Монастырщины и Красного холма, где сливаются Дон и Непрядва, и Прощеного колодца, где Дмитрий Донской омывал раны героев, бившихся с татарами. Много лет подряд в верховье Дона стояли насмерть казаки, защищая кузницу русского оружия Тулу от крымских ханов. В эпоху Смутного времени Епифань не раз горела и разорялась, но возрождалась снова и снова. В 1709 году Петр I приказал в этом месте прорыть водный путь для соединения Волги с Доном. Об этом эпизоде русской истории пишет Андрей Платонов в повести «Епифанские шлюзы». Русский царь приглашает английского инженера Бертрана Перри руководить строительством заградительных сооружений. Для накачки воды в каналы мастер пытается расширить подводный колодезь на Иван-озере, которое соединяется с Доном. Но при работах разрушается глинистый пласт и вода не прибывает, а наоборот, убывает. Петр приказывает гнать Бертрана пешком в Москву, как преступника. Замученный палачом, англичанин погибает в башенной тюрьме Кремля.