Мы всей семьей отправились на пляж, в укромный уголок к югу от города, около Чертова оползня. Папа прочитал в журнале «Сансет», что это неплохое местечко для ловли морского окуня. И хотя он отродясь не занимался рыбной ловлей (папа, в свое время работавший в Китае врачом, в Штатах стал помощником фармацевта), тем не менее верил в свой
Мы все были уверены в этом, все девять человек: папа, мама, мои две сестры, четыре брата и я сама, когда маршировали по нашему первому пляжу. Мы шли гуськом по прохладному серому песку, выстроившись по старшинству. Я была в середине, мне было четырнадцать лет. Если бы кто-нибудь видел нас в тот момент, то наверняка оценил бы это зрелище: девять пар с трудом переставляемых босых ног, девять пар обуви в руках, девять черноволосых голов, повернутых в сторону набегающих на песок волн.
От ветра мои полотняные штаны надувались пузырями вокруг ног, и мне хотелось поскорее добраться до какого-нибудь места, где песок не будет лететь в глаза. Я увидела, что мы стоим в выгнутой дугой бухточке. Она напоминала разбитую пополам огромную чашу, вторая половина которой была унесена в океан. Мама пошла направо, туда, где пляж был ровнее, и мы все последовали за ней. На этой стороне бухты скалы удачно закруглялись, образуя укрытие от ветра и сильного прибоя. А вдоль скальной стенки, в ее тени, тянулась каменная полочка, которая начиналась от края пляжа и продолжалась в море рифовым выступом до тех пор, пока не скрывалась в бурных волнах. Казалось, будто по этому рифу, хоть он и выглядел очень неровным и скользким, можно было зайти далеко в море. На другой стороне бухты скалы были более зазубренные, как бы разъеденные водой. Их избороздили глубокие трещины, и поэтому, когда волны ударяли в них, вода выливалась из расщелин белыми мочалками пены.
Оглядываясь назад, я припоминаю, что этот пляж в бухте был страшным местом. Он был полон влажных теней, от которых бросало в озноб, и невидимых пылинок, которые летели нам в глаза и мешали видеть опасность. Мы все были ослеплены новизной этого опыта: китайская семья, пытающаяся вести себя на пляже подобно типичным американцам.
Мама расстелила старое полосатое покрывало, которое развевалось по ветру, пока его не прижали к земле девять пар обуви. Папа оснащал длинную бамбуковую удочку — он смастерил ее собственными руками, руководствуясь своими воспоминаниям о детстве, проведенном в Китае. А мы с братьями и сестрами уселись на покрывале плечом к плечу. Уже успев к тому времени проголодаться, мы полезли в сумку с провизией, набитую сэндвичами, и стали жадно поглощать их, приправляя песком, приставшим к пальцам.
Потом папа встал и с удовольствием оглядел свою удочку, проверяя ее на гибкость и прочность. Удовлетворенный, он захватил свои ботинки и направился к краю пляжа, а оттуда дальше по рифу к тому месту, где была последняя сухая точка. Мои старшие сестры, Дженис и Руфь, соскочили с покрывала и похлопали себя по бокам, чтобы стряхнуть песок. Отряхнув друг другу спины, они с пронзительным визгом помчались куда-то вдоль линии прибоя. Я уже вскочила с намерением погнаться за сестрами, но мама кивнула на моих четырех братьев и напомнила мне:
Мэттью, Марк и Люк — погодки: первому было тогда двенадцать, второму — одиннадцать, а третьему — десять лет, они были достаточно большими, чтобы самим играть в свои шумные игры. Они уже успели закопать Люка в неглубокую песчаную могилу, из которой торчала только его голова. Теперь они начинали шлепками выкладывать поверх него стены крепости из песка.