Клуб Ракалий

Вот вам один пример, история с мистером Палмером, преподавателем математики. Мы прозвали его Потный Палмер, хотя, если подумать, не так уж он и сильно потел — пока за него не взялся Гардинг. Не знаю, почему для травли был избран именно этот безобидный субъект, быть может, причина состояла в том, что он был молод, неопытен и преподавательский колледж окончил совсем недавно. Гардинг всегда чувствовал присущую человеку нервозность и безжалостно на нее нацеливался. Помню, кампания его началась, когда во время контрольной по математике Палмер расхаживал взад-вперед по классу и вдруг подскочил фута на три в воздух, увидев дерзко восседающее у чернильницы на столе Гардинга чучело крысы, принесенное из кабинета биологии. Дня два спустя его постигло новое унижение: Палмер стоял, склонившись над столом одного из учеников и помогая ему с квадратным уравнением, а тем временем Гардинг и двое его приспешников начали дюйм за дюймом пододвигать свои столы все ближе к нему, пока бедняга не оказался запертым, огороженным со всех четырех сторон и в итоге едва не сломал ногу, перелезая через столы, чтобы выбраться из заточения. Тогда-то мы в первый раз и увидели выступивший на его лице пот, которому он был обязан прилипшей к нему вскоре кличкой. После этого положение Палмера лишь ухудшалось, хаос, царивший на его уроках, вскоре вошел в легенду (в другой раз Гардинг уговорил всех нас развернуть перед появлением мистера Палмера столы на 180 градусов, так что, войдя в класс, тот обнаружил учеников сидящими спиной к доске), и, наконец, директор школы решил поприсутствовать на одном из его уроков, дабы выяснить, является ли реальность хотя бы вполовину такой плохой, какой ее рисуют слухи. Поначалу все шло хорошо, но затем Палмер, обильно потевший, выводивший дрожащей рукой на доске последовательность логарифмов, полез в карман за носовым платком и вытащил Гардинговы трусы, серовато-белые, с вентиляционными отверстиями на гульфике, — должно быть, Гардинг ухитрился засунуть их туда несколькими минутами раньше. Потный Палмер секунд примерно пять утирал трусами лоб и лишь затем сообразил, что происходит, — в разразившемся следом неистовстве, пока все мы покатывались со смеху, Гардинг, помню, просто сидел, откинувшись на спинку стула, и улыбался еле приметной, самодовольной улыбкой — улыбкой искусного мастера, великого организатора всеобщих беспорядков, убедившегося, что хватки своей он не утратил. То был властитель хаоса, обозревший свои владения и убедившийся, что все в них идет должным порядком.

Я всегда гадал — что происходит с людьми, подобными Гардингу? Забывают ли они о своем чувстве юмора, едва лишь выплатив первый взнос по закладной и обратившись в обыкновенных трудят? Я потерял его из виду, как только мы закончили школу, — мы все потеряли его из виду, — так что я, скорее всего, никогда этого не узнаю. Да и почему он был именно таким, что толкало его на это, я так никогда понять и не смог. Я собирался сказать, что единственным в его жизни удовольствием был смех, который он возбуждал в людях, но, может быть, причина совсем в ином. Может быть, он старался лишь для себя. Ему нравилось шокировать людей, выяснять, как далеко он может зайти, и, вероятно, основным его наслаждением было — наблюдать за людскими реакциями. За безобразиями, которые он провоцировал. Политическую корректность тогда еще не придумали, и, по мере того как мы взрослели, разыгрываемые им комедии становились все более лишенными каких бы то ни было рамок, правил и вкуса. Начинало казаться, будто весь смысл их сводится просто к тому, чтобы обидеть как можно больше людей — учеников или учителей, не суть важно.

Особенно крепко засел в моей памяти один случай. Дело было года за полтора до уже описанной мной истории. В ноябре 1976-го, а если точнее, за два дня до Ночи костра. И притом в среду, после полудня, поскольку именно в этот день происходили собрания Дискуссионного общества старшеклассников. В тот раз решено было разыграть пародию на дополнительные выборы, назначенные на следующий день, и Гардинг вызвался выступить от имени «Национального фронта».