Клуб Ракалий

— Ну, если Калпеппер чем и прославился, кроме, конечно, образцовой тупости, так это коллекцией порнухи. Он на этих делах помешан. И все-то ему мало. Разумеется, в шкафчике он свое собрание не держит. Зачем на неприятности нарываться? Но скорее всего, коллекция и навела Гардинга на мысль. Так вот, подходит, стало быть, Сисили к шкафчику, открывает его — и что она там видит? Каждый квадратный дюйм внутри облеплен, просто облеплен, сверху донизу, картинками из журнальчиков для дрочил. И не просто порнухой, а самой что ни на есть поганой, тошнотворной. Женщины, трахающиеся с собаками, мужики, засовывающие друг другу в задницы насадки для пылесоса, дрянь самая несусветная. И посреди всего этого красуется великолепная ракетка Калпеппера. Я, правда, не уверен, что Сисили ее разглядела.

Клэр радостно рассмеялась, и даже Бенжамен, уже не раз слышавший эту историю, присоединился к ней. Что и говорить — то была одна из самых изящных проделок Гардинга.

— И что она ему сказала? — спросила Клэр. — Не думаю, что она стала с ним разговаривать. — Дуг встал и начал собирать их опустевшие стаканы. — Впрочем, вон она сама, спроси у нее.

Он отошел к бару за новой выпивкой, как раз когда в пабе появилась и направилась к их столику Сисили. Опережая моду, вдохновленную костюмами из «Энни Холл»,[40] она облачилась в мужскую твидовую куртку, просторные зеленого вельвета брюки, рубашку без ворота и широкополую шляпу. Бенжамен решил, что выглядела она безумно изысканно и красива была так, что дух захватывало. Клэр же сочла вид Сисили смехотворным.

— Привет, Сис, — сказала она, вставая. — Наряд у тебя — полная фантастика.

Трещина в их отношениях, появившаяся после напечатанного Клэр интервью, некоторое время назад затянулась, во всяком случае, внешне. Но что-то прохладное и манерное в том, как они сейчас целовали друг дружку в обе щеки, все же присутствовало. Бенжамена Сисили целовать не стала, просто сказала ему: «Давай посидим где-нибудь вдвоем».

— Это не выглядело слишком грубым? — спросила Сисили, когда они подыскали себе место у окна. (Чем хороша была «Лоза», так это большими венецианскими окнами. Другое дело, что выходили они на гостиничную парковку и забитый машинами транспортный туннель, именуемый, невесть почему, «Райским местом».)

— Не думаю, — ответил Бенжамен, которого это нисколько не заботило. Ради волнующей близости к ней он спустил бы в сточную канаву любые хорошие манеры. — По-моему, у них с Дугом что-то такое завязывается.

— Видишь ли, после того что Клэр обо мне написала, мне трудно с ней разговаривать. Все время кажется, что она меня предала. Ты-то сам понимаешь ее, хоть немного?

Бенжамен пожал плечами. Как обычно, он боялся показаться Сисили молчуном, и, как обычно, боязнь эта лишала его дара речи.

— Люди так… непроницаемы, так загадочны, — задумчиво произнесла она. — Впрочем, это в них и привлекает, правда? Тебя-то уж точно должно привлекать, как писателя.

— Да, наверное, — отозвался Бенжамен. Он имел неосторожность сказать Сисили, что пишет роман, и теперь она зачислила его в проницательные исследователи человеческой природы. А он считал себя обязанным поддерживать эту иллюзию — ради нее. — Сложности социального поведения, э-э… тонкие нюансы характера, все это… (какого хера я несу?) Ну, меня все это действительно увлекает.

— Знаешь, меня иногда пугает, — улыбаясь, сказала Сисили, — мысль о том, как внимательно ты приглядываешься ко всему, что я говорю и делаю. Ты потом все записываешь?

— Нет необходимости, — ответил, серьезно и искренне, Бенжамен. — Я и так все помню.

— Надеюсь, меня ты в свою книгу не вставишь. Уверена, портрет получился бы чрезвычайно нелестный. Взбалмошная эгоистка, целиком и полностью занятая собой и нисколько не интересующаяся окружающим миром.

Всякий раз, как Бенжамен виделся с ней (а сегодняшняя их встреча в «Лозе» была четвертой), он испытывал боль от того, что Сисили заводила именно такой разговор, вот от этого ее бесконечного, строгого самоуничижения.

— Ты и вправду видишь себя такой? — спросил он.

— Это ты заставляешь меня видеть себя такой, — ответила Сисили, и при этом во взгляде ее и голосе ничего, кроме благодарности, не обозначилось.

— Я принесу тебе выпить, — пробормотал Бенжамен.