Клуб Ракалий

Он услышал на другом конце линии вздох облегчения. Его уже распирало новое чувство: не то гордость, не то удовлетворение. Нежное чувство, почти отеческое.

— Так в какое время ты всех собираешь?

— В семь тридцать? Ты сможешь прийти к этому времени?

Последний вздох — полный усталости и смирения.

— Хорошо, Кев. Я буду. С этим нужно что-то решить, раз и навсегда. Но ты теперь мой должник-идет? Я серьезно.

— До скорого, Билли, — сказала Мириам, прибегнув к ласковому уменьшительному, которого он ни за что не стерпел бы от Ирен.

— Пока, — ответил Билл и положил трубку.

Они выпили чаю, втроем, поужинали — сосиски, фасоль, жареная картошка, — и только когда Дуг ушел к себе наверх, чтобы заняться уроками или еще раз поставить новую пластинку, Ирен заговорила о том, что услышала.

— Я так понимаю, что завтра вечером у тебя дела?

Билл виновато развел руками.

— Нам нужно принять решение, любовь моя. Завтра утром поступят предложения администрации. Надо собраться, обсудить их, да еще и решить, как быть со Слейтером. Принять какие-то дисциплинарные меры. — Он отер краешком кухонного полотенца рот. — Беда, я понимаю, но что тут поделаешь? — И совсем уже тихо, словно обращаясь к себе, повторил: — Что тут поделаешь?

Несколько секунд Ирен смотрела на мужа, взгляд ее был тепл, но странно загадочен. Потом встала, нежно поцеловала его в затылок.

— Ты невольник общего дела, Билл, — пробормотала она и задернула шторы, за которыми уже сгущалась тьма.

5

В утро, последовавшее за большим родительским собранием, Чейз, войдя в класс, уронил кейс на пол у своей парты и, повернувшись к сидевшему близ окна Бенжамену театрально возвестил:

— Я намереваюсь отобедать в твоем доме. Бенжамен оторвался от руководства по французским глаголам (в этот день им предстояла контрольная) и переспросил:

— Прошу прощения?

— Твои предки пригласили моих на обед, — пояснил страшно довольный собой Чейз. — И меня с ними.

— Когда?

— В эту субботу. Они тебе не сказали?

Бенжамен обругал про себя родителей, не посоветовавшихся с ним насчет этой их потрясной затеи и даже не сказавших ему о ней. В тот же вечер, едва вернувшись домой, он допросил мать и выяснил, что все было обговорено вчера, в «Кинг-Уильямс», при первом их знакомстве с родителями Чейза.

Между прочим, Бенжамен лелеял в связи именно с этим родительским собранием надежды самые сладкие. И не потому, что рассчитывал на всякого рода учительские похвалы, но потому, что отцу с матерью предстояло отсутствовать почти весь вечер, а значит, на все это время гостиная и — что куда важнее — телевизор поступали в полное его распоряжение. Удача фантастическая, поскольку этим вечером, в девять, Би-би-си-2 показывала французский фильм, описанный в программе как «нежная и эротичная история любви», что почти наверняка подразумевало наличие некоторого числа обнаженных тел. Бенжамен и поверить не мог, что ему так повезло. Пола легко будет склонить — посредством разумных доводов и увещеваний, подкрепленных, как водится, обычной угрозой физической расправы, — залечь в постель самое позднее в 8.30. Родители до десяти не объявятся. А это давало Бенжамену целый час, в течение которого одна — уж одна-то точно — из трех обворожительных молодых французских актрис, играющих в этом «напряженном, провокационном и разоблачительном исследовании amour fou»[4] (Филип Дженкинсон в «Радио тайме»), не преминет воспользоваться возможностью раздеться перед камерами. Слишком хорошо, чтобы в это поверить.

А Лоис? И Лоис тоже не будет. Лоис отправится туда, куда отправляется по вечерам каждый вторник, четверг и субботу, — на свидание с Волосатиком. Они встречались почти уже три месяца.

Молодого человека звали Малкольмом, и хоть Лоис не часто дозволяла ему переступать порог дома Тракаллеев, мать видела этого парня достаточно, чтобы у нее сложилось на его счет определенное мнение. Шейла находила его застенчивым, воспитанным и привлекательным. Густые, черные, как грампластинка, волосы Малкольма были отпущены до приемлемой длины, бородка опрятно подстрижена, а гардероб не включал в себя ничего более экстравагантного, чем вельветовая, ржавого оттенка, куртка, сетчатая бежевая рубашка да расклешенные джинсы. Шейлу он называл «миссис Тракаллей», а намерения в отношении дочери ее имел самые почтенные. Насколько Шейле было известно (и насколько было известно Бенжамену), свидания Лоис с Малкольмом никакой особой пикантностью не отличались: молодые люди проводили несколько часов в табачном дыму «Пушечных жерл» или «Розы и короны» за разговорами; к паре стаканов «Брю» добавлялось порой по малой кружке «шанди». В случаях совсем уж редких они отправлялись на концерты — «оттянуться», как выражался Малкольм, чем поначалу ставил всех в тупик. Встревоженному воображению Шейлы чудились при этом вставшие в круг, одуревшие от травки подростки, дергающиеся в атмосфере сексуальной вседозволенности под какофонию, создаваемую волосатыми гитаристами и ударниками. Однако дочь возвращалась с этих призрачных оргий задолго до полуночи и выглядела совершенно невредимой.