Клуб Ракалий

— Ну да, после фешенебельной школы, в которую вы его послали. Этой академии барчуков. Интересно, ваши братья знают об этом?

Приближаясь к нему, Билл с каждым шагом словно прибавлял в росте. Вражда их вдруг стала почти осязаемой, взрывоопасной.

— Что с вами такое, Гиббс? А? В чем дело?

— Я знаю про вас и Мириам, — спокойно ответил тот.

Тут уж Билл не смог сдержать улыбку. Он был даже рад тому, что все наконец сказано, в открытую. Теперь можно говорить прямо и откровенно.

— Не стоило вам упоминать об этом, — произнес он. — Как не стоило и забывать о подделанных чеках. — Билл даже не стал дожидаться, когда на лице Гиббса сменится выражение. — Меня не оставляет жутковатое чувство, — неторопливо отходя, прибавил он через плечо, — что к понедельнику один из нас лишится работы.

И весь остаток дня, при каждом воспоминании об этой минуте, Билл ощущал, как его распирает гордость. Гордость, подобная той, что обуревает нас перед самым крушением.

В этот вечер он встретился с Мириам в нортфилдском «Колоколе» и отвез ее на своей коричневой «марине» в Хагли. Они поселились в отеле «Мэнор», назвавшись мистером и миссис Стоукс (пустячная дань уважения, которую Билл счел нужным принести теперешнему председателю правления «Бритиш Лейланд»). Ирен полагала, что он уехал в Нортгемптон, где и заночует после устроенного ПТНР обеда. Собственно, там ему быть и надлежало. Однако после полудня Билл позвонил в региональный офис профсоюза и сказался больным. С Мириам все было обговорено еще больше месяца назад. Этой ночи предстояло стать первой, целиком проведенной ими вместе.

Они сидели в смахивающем на пещеру баре отеля. Билл пил пиво, Мириам — дюбонне с тоником. Он положил под столом ладонь на ее колено. Поддерживать хоть какой-то разговор почему-то оказалось на редкость трудно.

— Разве не замечательно, — сказала Мириам, — что мы сможем провести вот так целый вечер?

В том, что это будет так уж замечательно, Билл особой уверенности не питал. До него начинало доходить, что они с Мириам почти ничего друг о друге не знают. Да, они знают тела друг друга — каждый их дюйм, до тонкостей, — однако никогда не разговаривали подолгу, на это просто не было времени. Роман их продолжался вот уже восемь месяцев, и сегодня Билл почувствовал вдруг, что сидит рядом с чужой ему женщиной. Он задумался об Ирен и понял — ему не хватает ее общества; не чего-то, что она могла бы сказать или сделать, просто безмолвного, ласкового присутствия. Задумался он и о сыне, о том, что тот почувствовал бы, увидев отца в положении столь нелепом. А следом за этим проводил взглядом Мириам, направившуюся к стойке бара за новыми порциями выпивки, и все его тело словно пронзило током, в который уж раз, от мысли, что он непонятно как завоевал любовь этой красивой женщины — красивой, молодой, если уж быть совсем точным, женщины — и сегодня ночью она с радостью отдастся ему. Ему, не кому-то из молодых конструкторов, с которыми она работает, не кому-то из механиков, вечно приглашающих ее потанцевать или поболтать, а именно ему, Биллу Андертону, начинающему лысеть мужчине сорока без малого лет. В прошлом в него влюблялись и другие девушки, и не раз, значит, есть в нем что-то такое, производящее на них впечатление, и все-таки трепетное волнение не покидало его — волнение, рожденное мыслью, что он еще способен внушать подобные чувства, даже Мириам, даже после целых восьми месяцев…

Вот только перестала бы она смотреть на него такими глазами.

— Твое здоровье, — сказал он, поднимая бокал.

— За нас, — отозвалась, поднимая свой, она.

Они улыбнулись друг другу, выпили, и всего через несколько секунд Мириам опустила свой бокал, судорожно всхлипнула и произнесла:

— Я больше так не могу, Билл, просто не могу.

Зал ресторана был огромен и пуст. Официантка провела их сквозь мрак в дальний угол, освещая путь свечой, которую держала перед собой, точно факел, и которую потом оставила браво мерцать на столе, — отчасти то был, разумеется, романтический жест, но отчасти и обреченная на провал попытка развеять пелену окружавшего столик погребального мрака. Где-то в стенах крылись динамики, источавшие, будто первобытную музыкальную тину, «Песню Энни» Джона Денвера. Основание подсвечника покрывали комки оплывшего воска, который Билл поначалу принял за лед, такая здесь стояла холодища. Он и Мириам поочередно грели руки у пламени свечи, отыскав для нее тем самым и третье применение. Почти без единого слова они изучили меню, отпечатанные на огромных, примерно два фута на восемнадцать дюймов, листах картона, но предлагавших всего три блюда, одно из которых было к тому же вычеркнуто.

Билл отдал предпочтение ассорти из жареного мяса, Мириам — курятине в горшочке.

— Жареную картошку на гарнир возьмете? — спросила официантка.

— А есть какой-нибудь выбор? — спросила Мириам.

— Только картошка, — ответила официантка.

— Ладно, пусть будет картошка, — согласилась, борясь со слезами, Мириам.

— Мне очень жаль, — участливо произнесла официантка. — Вы так не любите картошку?