Клуб Ракалий

— Простите, — сказала она, ласково улыбнувшись нам — и прежде всего Рольфу. — Я не собиралась обременять вас такими подробностями. Я знаю, понять все это очень трудно, особенно детям. Но я уже говорила — мне хотелось бы, чтобы ты смог подружиться с Юргеном и Стефаном и хорошо провести здесь оставшееся вам время. Думаю, я рассказала достаточно, чтобы ты понял: если они иногда обижают тебя, то вовсе не потому, что ты немец. Разумеется, им известна история их матери, Эмиля, Бернгарда — Ингер сама пересказывала ее им множество раз, — но они не настолько глупы. Просто им очень не хватает матери, а то, что ее больше нет с ними, ожесточает их и печалит. Прости их, если какая-то часть этого ожесточения обращается против тебя. Думаю, что я могу обещать: больше такого не случится.

А затем мы ушли. Каждый пожал на прощание дрожащую руку Юлиуса, каждый получил поцелуй в щеку от Марии, она осталась стоять на своем заднем крыльце и ласково махала нам вслед рукой, даром что идти до нашего дома и было-то всего десять ярдов.

* * *

О следующих нескольких днях рассказать мне, в сущности, нечего.

Вторая неделя каникул прошла без происшествий, каждый старательно занимался своим делом и был доволен. Рольф с Полом проводили вместе все больше и больше времени, не только плавая и играя, но и ведя долгие, негромкие, серьезные разговоры на темы, которые для всех прочих оставались загадкой. Пол, демонстрируя присущую ему живую, всестороннюю одаренность, неизменно внушавшую мне зависть, вроде бы даже начал осваивать, пусть и с краешка, немецкий язык. Мы с двойняшками старались держаться друг от друга на некотором отдалении, смирившись с тем, что никакое духовное родство нам не светит: они проводили большую часть дня за карточным столом, играя в вист и кункен, я же старательно продирался через романы Генри Филдинга, готовясь к занятиям в шестом классе, до которых оставался всего месяц. Юрген со Стефаном часто заглядывали к нам, и нескончаемые бейсбольные и крикетные матчи с ними затягивались до счастливого завершения многих из тех долгих, прохладных летних вечеров. Я скучал по нашему жилому прицепу в Уэльсе, по обществу дедушки с бабушкой — что бы там Пол ни говорил. И все же не могу отрицать — каникулы получились прекрасные, просто волшебные.

Вкривь и вкось все пошло лишь в предпоследний наш тамошний день, и на этот раз по вине Лизы и двойняшек.

Лиза — с того самого дня, как с ней и семейной машиной произошел в центре Скагена неприятный казус, — выезжать куда бы то ни было отказывалась. Но в конце концов она, возможно уязвленная мягким, но постоянным поддразниванием мужа, набралась храбрости и поехала с дочерьми в Гренен. Видимо, наши рассказы о месте, в котором встречаются два моря, разбередили ее любопытство; однако все снова закончилось катастрофой. Не обратив внимания на лезущие в глаза предупредительные знаки, она докатила до самого берега, где машина и увязла в податливом песке — да так, что вытащить ее никакими стараниями не удалось. Пришлось призвать на помощь местную спасательную службу. В операции участвовали тракторы, полицейские и даже пожарная команда; все это стало отличным представлением для туристов: придя полюбоваться красотами этих мест, они в итоге получили нечто даже более памятное, способное украсить и фотоальбомы их, и посылаемые домой открытки.

В тот день Рольф с Полом отправились в долгую велосипедную поездку — к приюту орлов в Туене, — домой они вернулись под вечер, так что Рольф о последнем позоре матери ничего еще не знал. А первые сведения он получил от покатывавшегося со смеху Юргена, с которым столкнулся, едва подойдя к дому. Я сидел у окна, читал «Джозефа Эндрюса», за спиной моей расположился на софе Гюнтер. Мы оба слышали каждое их слово.

— Что это тебя так разбирает? — спросил Рольф.

— А, так ты не слышал? На этот раз твоя мать и вправду учинила нечто небывалое. Я-то думал, что большей дури, чем перегородить вашей здоровенной немецкой машиной улицу и создать пробку до самого Фредериксхавна, придумать невозможно. Но сегодня твоя мать сама себя переплюнула. — Происшедшее представлялось Юргену настолько потешным, что он едва мог говорить от хохота. — Она завязла в Скаве, на Гренене, хотя любой тупица-турист, который там отирается, знает, что в пески на машине лучше не соваться.

И сквозь душивший его хриплый хохот Юрген добавил:

— Ну вот скажи, каково это — иметь мать, которая и за руль-то сесть не может без того, чтобы не остановить движение по всей Ютландии?

Вот тут в Рольфе что-то, должно быть, и надломилось. Он уже доказал, что способен сносить любые оскорбления, наносимые лично ему, однако терпеть насмешки над матерью, похоже, оказалось ему не по силам. Он резко повернулся к Юргену и произнес нечто ужасное:

— Ну и ладно, по крайней мере, моя мать не грязная еврейка вроде твоей.