Клуб самоубийц. Черная стрела

– Раз уж ты так тщательно к этому готовишься, – сказал Дик, – у меня с собой кое-какие бумаги, пусть лучше они останутся здесь. Если их найдут при мне, это погубит и меня, и тех, кто мне доверился. Где мне их спрятать, Уилл?

– Я сейчас выйду в лес спою песню, – ответил Уилл, – а вы пока закопайте их где хотите и место это разгладьте, чтоб заметно не было.

– Нет! – пылко воскликнул юноша. – Я доверяю тебе, приятель. Если бы я не доверял тебе, это было бы подлостью.

Старый бродяга остановился у выхода из землянки и обернулся к Дику.

– Какой же вы еще ребенок, брат мой, – промолвил он. – Я – добрый старый христианин и не предатель. Когда другу грозит опасность, я, не жалея себя, приду на помощь. Но как же вам не понять, глупое дитя, что я – вор по профессии, по рождению и по жизни самой. Если бы у меня в горле пересохло и бутыль моя была бы пуста, я бы и вас ограбил, милое создание, хотя я люблю вас и уважаю. Неужели и сейчас непонятно?

И он вышел, раздвинув кусты руками.

Оставшись один, Дик подивился переменчивости натуры своего спутника, потом быстро достал, просмотрел и спрятал бумаги. Лишь одну оставил при себе, поскольку друзей его скомпрометировать она не могла, зато при необходимости могла помочь ему разделаться с сэром Дэниэлом. Это было письмо лорду Уэнслидэйлу, написанное рукой самого рыцаря, с которым был послан Трогмортон наутро после поражения при Райзингэме. То самое, которое Дик нашел у мертвого гонца на следующий день.

Потом, затоптав огонь, Дик вышел из землянки и подошел к товарищу, который дожидался его под голыми дубами. Его плечи и голову уже порядком припорошил снег. Посмотрев друг на друга, они рассмеялись – таким искусным и необычным был грим.

– Все-таки было бы лучше, – пробурчал, отсмеявшись, бродяга, – если бы сейчас было лето и светлый день, чтобы я мог свое отражение в пруду увидеть. У сэра Дэниэла меня многие знают, и, если нас вдруг раскусят, для вас, братец, у них найдутся слова, а мне – болтаться на веревке, не успею я и «Отче наш» прочитать.

И с этими словами они пошли по дороге в Шорби, которая на этом отрезке тянулась вдоль лесных опушек, время от времени отклоняясь в сторону и проходя мимо маленьких ферм и бедных домов.

Внезапно Лоулэсс остановился рядом с одним из них.

– Брат Мартин, – произнес он каким-то неузнаваемым голосом с интонацией, полностью соответствующей его монашескому облачению, – давай зайдем и попросим у этих несчастных грешников подаяние. Pax vobiscum![19] – негромко добавил он, а потом сказал своим обычным голосом: – Этого я и боялся: отвык я жалостливо блеять по-монашьи. Добрый мастер Шелтон, вы должны позволить мне потренироваться на этих крестьянах, прежде чем я, рискуя своей жирной шеей, сунусь к сэру Дэниэлу. Но смотрите, как выгодно быть мастером на все руки! Если б я не был моряком, вы бы вместе с «Доброй Надеждой» пошли на дно. Если б я не был вором, я бы не смог вам такую красоту на лице нарисовать. Ну а если бы я не был монахом, если бы мне в свое время не доводилось петь в хоре да объедаться за братским столом, я бы не смог носить эту маскировку и первая же собака разнюхала бы в нас обманщиков.

Говорил он это, уже когда подошел к фермерскому дому. Поднявшись на носки, он заглянул в окно.

– Нам везет! – воскликнул он. – Здесь мы испытаем наш маскарад, а заодно и пошутим над братом Кэппером.

Он открыл дверь и вошел в дом.

За деревянным столом сидели трое бродяг из их же братства и с жадностью ели. Их ножи были воткнуты в стол перед ними, а настороженные мрачные взгляды исподлобья, которые они бросали на остальных, кто был в помещении, говорили о том, что находятся они здесь скорее на положении захватчиков, чем друзей. Появление двух монахов, которые со смиренным выражением вошли на фермерскую кухню, явно не вызвало у них радости, скорее даже наоборот, и один из них, а именно сам Джон Кэппер, который, похоже, был у них за главного, тут же велел им убираться.

– Попрошайки нам здесь не нужны! – воскликнул он.

Но один из его товарищей, хоть он тоже не узнал Дика и Лоулэсса, был настроен более дружелюбно.

– Не говори так, – вскликнул он. – Сейчас сила на нашей стороне и мы сами берем то, что хотим, а они слабы и просят, но в судный день они будут выше, а мы ниже. Не обращайте на него внимания, отец мой. Проходите, садитесь, выпейте из моей чарки и благословите меня.

– Вы – легкомысленные нечестивцы! – загремел монах. – Души ваши полны плотских желаний. Святые не позволят мне пить с такими людьми! Но из сострадания, которое я питаю ко всем грешникам, я оставлю вам благословенную реликвию, которую во имя спасения душ своих вам надлежит беречь и целовать каждый день.

Разговаривал Лоулэсс голосом сурового проповедника, но после этих слов он достал из-под рясы черную стрелу, бросил ее на стол перед оторопевшими разбойниками, в тот же миг развернулся, вышел из дома и, подхватив под руку Дика, скрылся за пеленой падающего снега, прежде чем те успели опомниться или пошевелить пальцем.