– И вы предлагаете мне еду! – вскричала она. – И вас еще называют «сэр»! Вы заслужили свои рыцарские шпоры убийством моего дяди. Если бы я не была дурой и предательницей и не спасла вас в доме вашего врага, вы бы сами умерли, а он… он, который стоил десяти таких, как вы, был бы сейчас жив.
– Я, как и ваш родственник, все делаю в интересах своей партии, – ответил Дик. – Если бы он был еще жив, – как бы я хотел, чтобы это было так, клянусь Небом! – он убедил бы вас не винить меня.
– Сэр Дэниэл сказал мне, – ответила она, – что заметил вас на баррикаде. Благодаря вам их партия победила. Это вы одержали победу в битве, и, значит, вы виновны в смерти моего доброго лорда Райзингэма не меньше, чем если бы задушили его своими собственными руками! И вы хотите, чтобы я разделила с вами еду… когда на ваших руках еще не остыла кровь? Но сэр Дэниэл поклялся, что убьет вас. Он отомстит за меня!
Несчастный Дик погрузился в мрачные раздумья. Ему снова вспомнился старик Арбластер, и он громко застонал.
– Неужели вы действительно считаете меня виновным? – произнес он. – Вы, которая защищала меня… Вы, подруга Джоанны!
– Каким образом вы оказались на той баррикаде? – с упреком спросила она. – Вы не стоите ни за одну партию… Вы всего лишь мальчишка… Всего только тело, руки и ноги, не управляемые разумом. Зачем вы сражались? Может, вам нравится насилие?
– Не знаю, – воскликнул Дик. – Но в Английском королевстве заведено так, что если джентльмен не сражается за одну сторону, значит, он должен сражаться за другую. Он не может быть сам по себе и стоять в стороне. Это неестественно.
– Те, кто не имеют своих убеждений, не должны обнажать меч, – ответила юная леди. – Если вы убиваете ни за что, чем вы отличаетесь от мясника? Война благородна, если имеет причину, вы же обесчестили ее.
– Сударыня, – промолвил несчастный Дик. – Я признаю, что в чем-то ошибался. Я слишком поторопился. В моем возрасте, может быть, еще рано жить такой жизнью. Я уже украл корабль (но, клянусь, был убежден, что поступаю так во имя добра), и это стало причиной гибели множества невинных людей и сделало несчастным бедного старика, чей горестный лик до сих пор режет мое сердце и душу. Еще только сегодня утром я решил добиваться победы и славы только для того, чтобы жениться. И я стал причиной гибели вашего дорогого родственника, который был добр ко мне. Что еще? Я не знаю. Потому что – увы! – помогая посадить на трон Йорка, я могу поступать неправильно, ибо это может обернуться злом для Англии. О, сударыня, я вижу, в чем мой грех. Я не создан для этой жизни. Я попытаюсь избежать еще большего зла. Когда все это закончится, я уйду в монастырь. Я отрекусь от Джоанны и от военного дела! Я уйду в монахи и буду молиться за вашего доброго дядю до конца своих дней.
В этот миг наивысшего унижения и покаяния Дику вдруг показалось, что юная леди рассмеялась.
Подняв голову, в свете костра он увидел, что она смотрит на него с каким-то непонятным, но не лишенным доброты выражением.
– Сударыня! – воскликнул он, думая, что смех девушки ему почудился, но ее переменившийся взгляд позволил ему надеяться, что он тронул ее сердце. – Сударыня, это удовлетворит вас? Я откажусь от всего, чтобы исправить свои ошибки. Я своими молитвами открою лорду Райзингэму ворота в рай. Что же за день, когда я заслужил рыцарские шпоры и считал себя самым счастливым человеком в мире!
– О мальчик, – промолвила она. – Добрый мальчик!
А потом, к неимоверному удивлению Дика, она очень нежно вытерла слезы на его щеках и вдруг, точно поддавшись какому-то порыву, обвила обеими руками его шею, притянула его к себе и поцеловала.
– Но погодите, – весело сказала она, – ведь вы же командир. Вы должны есть. Отчего вы ничего не едите?
– Дорогая госпожа Райзингэм, – ответил Дик. – Я сначала хотел накормить мою пленницу, но, сказать по правде, раскаяние мешает мне смотреть на пищу. Отныне мне больше подобает поститься и молиться.
– Зовите меня Алисией, – сказала она. – Мы ведь старые друзья! А теперь давайте поедим вместе, разделим пополам каждый кусочек. И если вы не будете есть, то и я не стану, но если вы съедите много, то и я наемся, как пахарь.
Не мешкая более ни секунды, она принялась за принесенную Диком снедь, и сам Дик, у которого был прекрасный аппетит, присоединился к ней сначала с неохотой, а потом, постепенно войдя во вкус, с усердием и большим удовольствием, пока наконец, даже позабыв о той, которая служила ему примером, не восстановил все силы, потраченные за день, полный трудов и волнений.
– Укротитель львов, – со смехом произнесла она, – разве вам не нравятся девицы в мужском облачении?
Луна поднялась. И теперь они лишь дожидались, пока отдохнут усталые лошади. В лунном свете все еще кающийся, но уже сытый Ричард заметил, что Алисия смотрит на него с некоторым кокетством.
– Сударыня… – твердым тоном произнес он, немного удивленный неожиданной переменой в ее настроении.
– Нет-нет, – прервала она его. – Не отпирайтесь. Джоанна рассказала мне. Но посмотрите на меня, сэр укротитель львов. Я некрасивая?