Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

К двенадцати Якоб мечтал только о том, чтобы пообедать. Он был ранен в живот штыком, и кровь пропитала рубашку. Однако в полдень им не дали ни поесть, ни отдохнуть. Только вместо прежних караульных пришли новые, полные сил охранники, готовые выдумывать новые зверства. Они почти сразу обратили внимание на Эйба Турбетши, сильного, широкоплечего еврея и решили «поразвлечься». Охранники велели Эйбу взвалить на спину тяжелое снаряжение, поднять которое было под силу не каждому, и бегать так по улице туда-сюда. Солдаты гонялись за ним по пятам и кололи Эйба штыками, и чем быстрее он бежал, тем веселее становились их крики: «Быстрее, грязный жид, быстрее!»

Толпа, собравшаяся поглазеть на это, смеялась все громче. Большинство католиков Жарки и сами напуганы, будучи жертвами вторжения. Но малочисленная шайка хулиганов с радостью высмеивала страдания жида. Возможно, из чувства страха они хотели выказать лояльность захватчикам. Когда же охранники приказали Эйбу заодно и петь польские народные песни, зрители встретили это решение аплодисментами и одобрительными выкриками. Задыхаясь, Эйб захрипел мелодию. Обессилев, он развернулся к своим мучителям и закричал:

– Убейте меня! Убейте меня сейчас! Просто убейте!

Солдатам это показалось невероятно смешным. Толпа кричала все громче. Но палачи пожалели для Эйба пули. Четверо солдат принялись бить его дубинками по голове, спине и ногам, пока он не потерял сознания. Тогда они замахнулись и бросились к оставшимся рабочим, а один из них прокричал:

– Кто следующий?

Якоб с товарищами закрыли разинутые от удивления рты и вернулись к работе. Остаток того жестокого дня мамишу, как и остальные напуганные еврейские жены, провела дома в ожидании. Сумерки сгущались. С минуту на минуту должен был начаться комендантский час, а отца все еще не было. Малыш Самюэль, должно быть, и не видел, чтобы мама в тот день отошла от окна гостиной. Бобеши кормила и всячески старалась занять внука, а мамишу с самого рассвета смотрела в окно, пока не начало темнеть.

Внезапно ей показалось, что в начале улицы мелькнул чей-то силуэт, и она стала приглядываться. На самом же деле она увидела двух бегущих мужчин. Папу и своего брата, Сэма Йониша, чей дом стоял неподалеку. Они уже бежали посреди улицы. Мамишу, сама того не осознавая, затаила дыхание. Она открыла входную дверь, и через минуту папа, дыша словно дикий зверь, ворвался в гостиную. Пятиминутная гонка на выживание лишила его дара речи. А может, он просто не хотел ничего говорить.

На ужин мама сварила ему вкусную куриную лапшу (lokshen), но папа почти час просидел над тарелкой в глубоком молчании. Он все всегда рассказывал любимой жене, но тем вечером хранил молчание. И тогда тишину нарушила она.

– Израиль, дорогой, в следующем году должно произойти радостное событие. Это ли не причина, чтобы смотреть в будущее, любимый? – сказала она и положила руку на живот.

У него в голове царил ужас прожитого дня, и он не сразу понял, о чем она говорит.

– Израиль, у нас будет ребенок. Весной у Самюэля появится братик или сестренка, – с гордостью сказала она.

Усталое и измученное лицо ее мужа порозовело. Даже если бы в этот момент у него под дверью раздались свистки немецких охранников, он бы все равно продолжил улыбаться. Он поднялся и обнял маму. И впервые за три недели в его душе зажглась надежда.

Теперь, когда муж обо всем знает, маме больше всего хотелось поделиться радостью с младшей сестрой, Хильдой Йониш, они с детства были лучшими подругами. У мамишу было шестеро братьев и сестер, и, хотя все они были дружны, между ней и Хильдой существовала особая связь. Они росли в шумной, но любящей семье, с самого детства жили в одной комнате и делились друг с другом секретами. «У меня будет еще один ребенок! Весной, Хильда!» – мамишу не терпелось сообщить сестре новость, она представляла, какой радостью озарится ее лицо. Но Хильда нашла работу в Варшаве, в 250 км от дома. Она уехала задолго до вторжения, и теперь не могла вернуться. Евреям было строго запрещено передвигаться по стране.

Думаю, оттого-то вся семья сильно удивилась, когда спустя семь месяцев, одним весенним вечером грузовик доставил в Жарки неожиданную посылку.

Глава 4 Что можно спрятать среди простыней

К апрелю 1940 года немцы выставили на границе Жарки знаки, запрещающие евреям покидать город. За попытку уехать можно было поплатиться жизнью. На подъездах к городу висели другие знаки, запрещающие кому-либо заезжать на территорию гетто – еврейских кварталов. Внутри нашего маленького замкнутого мирка жизнь возвращалась в привычное, но все же странное русло. Жарки считался «открытым» гетто. Иными словами, его не огораживал забор или колючая проволока. В центре городка, где раньше жили в основном евреи, стояли обычные контрольно-пропускные пункты и знаки, служившие предостережением для тех, кто думал проскользнуть мимо постов. Жизнь шла своим чередом настолько, насколько это вообще было возможно для евреев в оккупированной Польше.