— Уоллис появился в клубе вскоре после звонка Квалтрофа. Шахматист, говоривший с Квалтрофом, передал Уоллису сообщение. Все, кто был в клубе в тот вечер, утверждают в один голос, Уоллис очень много говорил об этом звонке, с излишней пылкостью благодарил человека, исполнившего роль посредника, и так далее. Это несколько противоречило его обычной манере поведения, немногословной и сдержанной. Не исключено, он хотел, чтобы все члены клуба запомнили: завтра вечером он будет занят. И таким образом стремился обеспечить себе алиби. Эта версия правомочна, если Уоллис действительно замышлял убийство собственной жены. Но возможно, убийцей был кто-то другой. Тогда возникает другая версия: убийца подстроил этот звонок, чтобы во вторник вечером выманить Уоллиса из дома. Следствие долго колебалось между двумя этими версиями и в конце концов склонилось к первой. Уоллиса едва не отправили на виселицу.
Собственный рассказ так захватил меня, что я позабыла обо всем. Речь моя текла плавно и гладко, словно публичные выступления были моей основной профессией. Ни один писатель на свете не способен выдумать такую захватывающую историю, пронеслось у меня в голове. Но я не стала говорить этого вслух.
— Итак, во вторник вечером Уоллис отправился к человеку по имени Квалтроф, изъявившему желание заключить страховой договор. Допустим, он был обязательным человеком и не хотел упускать клиента. Насколько мне известно, и в наши дни страховые агенты готовы из кожи вон лезть, лишь бы заключить еще один договор. Тем не менее в данном случае Уоллису пришлось приложить слишком много усилий. Он оказался в положении сказочного героя, отправившегося на поиски удачи неведомо куда. По телефону Квалтроф сообщил, что проживает в восточном квартале Менлав Гарденс. Но дело в том, что такого адреса не существует: в Ливерпуле есть северный, южный и западный кварталы Менлав Гарденс, а про восточный никто никогда и слыхом не слыхивал. Напрасно Уоллис обращался к прохожим с просьбой указать ему путь. Даже полисмен ничем не мог ему помочь. Но Уоллис не сдавался и продолжал поиски. Возможно, будучи человеком упорным, он привык доводить начатое дело до конца. Возможно, он хотел, чтобы его запомнило как можно больше людей. Убедившись наконец, что дальнейшие поиски бессмысленны, он вернулся домой. — Я сделала паузу, хлебнула остывшего кофе и набрала в грудь побольше воздуха.
— Когда он явился домой, жена была уже мертва? — нетерпеливо спросил Артур.
— Именно так, — кивнула я, не слишком довольная тем, что он испортил самый эффектный момент моего рассказа. — Еслиее убил Уоллис, он должен был сделать это до начала своих блужданий по городу. В таком случае, приставая к прохожим с расспросами, он проявил чудеса самообладания, мастерски играя роль. По словам самого Уоллиса, вернувшись домой, он попытался открыть переднюю дверь, но ему это не удалось, — вернулась я к прерванному течению своего повествования. — Тогда он решил, что Джулия по каким-то причинам заперлась изнутри. Он принялся стучать, но ему никто не открыл. Шум, который он поднял, привлек внимание супружеской пары, проживавшей в соседнем доме. Выйдя на улицу, они увидели, как Уоллис, встревоженный и расстроенный, стоит у задних дверей своего дома. Он сказал им, что передняя дверь заперта изнутри и Джулия не откликается на стук. Возможно, тревога заставила его позабыть о том, что, устроив тарарам, он непозволительно пренебрегает правилами хорошего тона. Возможно, он просто-напросто желал войти в дом при свидетелях.
Артур задумчиво покачал светловолосой головой туда-сюда, словно поочередно взвешивая обе версии. Наверное, в 1931 году ливерпульские детективы так же недоуменно качали головами, решила я. А может, и нет. Не исключено, что вина Уоллиса не вызывала у них ни малейших сомнений.
— Супруги Уоллисы дружили с соседями? — спросил Артур. — С теми, которые вошли в дом вместе с подозреваемым?
— Нет, ни о какой дружбе не было и речи. При встречах они приветливо здоровались друг с другом, и ничего больше.
— Значит, он понимал, что следствие сочтет их незаинтересованными свидетелями, — изрек Артур. — Показаниям таких свидетелей всегда больше веры.