Клубничный блеф. Каван

— Да, легенда. В общем, он сходил с ума без женщины, приковав себя к стене. Он рвался к ней, но боялся, что причинит ей боль, то есть убьёт её. По-настоящему убьёт её и разорвёт, чего он очень не хотел делать, как и признаться, что влюблён в неё. Он не мог спокойно ждать и терпеть боль, его руки и ноги были в крови, никто не мог с ним справиться, кроме неё. Когда она появилась, то животное заскулило, словно умоляя её приласкать его. Она это и сделала. Она управляла его животным, живущем внутри него, и облегчала его боль. Она любила его даже такого. У этого мужчины была сильная зависимость, сродни наркотической. Когда он приближался к любимой, то боль становилась поверхностной или совсем исчезала, а когда боролся с собой, то его рвало на части изнутри. Моя боль похожа, Таллия. Я не могу объяснить её. Она просто есть. Она изводит меня. Эта боль не от ран или ударов во время боя. Она у меня в крови. Невозможно нормально дышать, лишь поверхностно. Обезболивающие не снимают боль, а лишь дурманят сознание на двадцать минут, и можно немного поспать.

От этих препаратов возникает ещё одна зависимость. Так вот и я подсел. А когда увидел тебя, то мне было не важно, как ты выглядишь, сколько тебе лет, какая ты. Я перестал чувствовать боль и не хочу бороться с осознанием того, что ты и есть моё лекарство от всего. И в то же время понимаю, что могу уничтожить тебя, но я не хочу этого. Твои слова о любви застряли у меня в голове. Я не верю в то, что меня можно любить. Но это именно то, чего я, оказывается, хочу. Любви, ласки и нежности. И это всё я получаю только от тебя. Поэтому и приковал себя наручниками, чтобы проверить, насколько я безумен. Так вот, я глубоко зависим от тебя.

Каван замолкает, и его слова витают в тяжёлом воздухе салона машины.

Глава 20

Таллия

Я не могу отрицать того, что так сильно тронута ими, и они толкают меня в спину к нему, заставляя верить своему сердцу.

— Насколько ужасны твои тайны, Каван? — напряжённо спрашиваю его.

— Убийственны, — мрачно отвечает он.

— А ты сможешь мне их открыть?

— А ты сможешь обещать мне, что это тебя не уничтожит? — спрашивает он и внимательно смотрит на меня.

— Нет, не могу. Как и ты не можешь пообещать мне, что мир станет прекрасен. Я думаю… что хотела бы попробовать. Не знаю, наверное, я… немного устала сейчас от всех этих тихих дней, проведённых в одиночестве, но я точно скучала по тебе. И хочу, чтобы ты был уверен в том, что я не врала, когда говорила раньше, что не заинтересована в тебе. А сейчас я заинтересована. Да, наверное, это так. Я не особо сильна в подобных вещах. И это не означает, что я… ну что между нами будет секс. Я просто хотела бы видеться с тобой и что-нибудь ещё. Если тебе это подходит, то я не против. Тем более у меня четыре дня выходных, и я бы хотела потратить их на тебя. Дело в том, что я это делаю не для тебя, потому что мне жаль тебя, Каван. Я делаю это для себя, потому что тоже хочу проверить свои домыслы.

— Не играй со мной, Таллия. Не нужно давать мне шансов, потому что тогда я не смогу остановиться, — Каван издаёт тихий стон, а я улыбаюсь.

— Хорошо. Тогда сегодня мы попрощаемся навсегда. И я говорю навсегда, значит, навсегда. Я не буду тебя умолять, ясно? И не стану просить тебя об этом. Я лишь предложила, а большего ты не получишь. Я до сих пор не уверена в том, что ты не используешь со мной свою глупую стратегию охотника.

— Я не делаю этого сейчас! — злобно повышает он голос.

— Тогда докажи. Ну же, чего тебе стоит доказать, что я не права?

Пока я вижу лишь подтверждения своим мыслям. Я говорю тебе, что согласна узнать тебя, а ты делаешь шаг назад, ожидая, что я паду на колени. Не будет такого. Докажи, что я могу тебе доверять, Каван.

Докажи, — требую я.

Каван резко сворачивает на мою улицу, а потом так же грубо тормозит, отчего мне приходится схватиться за дверную ручку.

— Если бы я хотел, чтобы ты умоляла меня, Таллия, ты бы уже это сделала. Выходи. Я доведу тебя до квартиры. Уже поздно, — яростно цедит он.

Я не понимаю причин такого настроения Кавана, но не дам ему то, что он хочет. В моей голове прочно засели слова Ала про стратегии, и я боюсь вновь ошибиться. Просто боюсь и имею право на доказательства.

Молча выхожу из машины и иду к дому, а Каван бесшумно, словно тень, следует за мой. Я даже не удивляюсь тому, что не слышу его. Он говорил, что это его работа оставаться в темноте.

Но я считаю, что ему тоже страшно выйти на свет и понять, что он был неправ по отношению к другим людям и к себе. У каждого из нас свои страхи.

Отпираю дверь квартиры и вхожу в неё. Каван остаётся в темноте, и это жутко раздражает меня.

— Прощай, Таллия, — сухо произносит он.

— Трус, — бубню себе под нос.

— Что ты сказала? — шипит он, делая шаг в мою сторону.

— Ты слышал. Трус. Ты трус, вот и всё. Ты трус, Каван. Или ты лживый козёл. Одно из двух, и тебе выбирать варианты, — отвечая, решительно поднимаю подбородок.

— Ты ни черта не знаешь обо мне. Я не оскорбляю тебя, Таллия.

Следи за языком.