Клубника со сливками

А как бы поступила она, Римма, если бы непотребно напился Егоров? Неужели скривила бы губки и выставила его за дверь? Нет… Она не смогла бы… Любовь – на то и любовь, чтобы прощать, особенно ненамеренные проступки. Не значит ли все это, что Юра ее не любил?

Римма сморщилась и сжала руками виски. Нет, нет и нет! Он любил ее! Любил! Человек не может так притворяться! Да и какой смысл в лицедействе? Юра ведь даже к матери стал ходить реже, чем раньше, потому что никак не мог оторваться от нее, Риммы. Даже на работе Егоров часто выходил из своего закутка, чтобы лишний раз взглянуть на нее, дотронуться до ее плеча. Помнится, Мариванна вечно иронизировала на этот счет.

И что теперь? Неужели все закончилось, как только она единственный раз оступилась? И как с ней такое могло произойти? И почему Жорик Геворкян плел какие-то странности о ее склонности к алкоголю? А-а-а… Тут, наверно, другое! Дело, скорее всего, не в том, что она выпила лишнего и отключилась. Бабник Геворкян, наверное, запамятовал, что Римма и в институте не падала в его объятия. В его воспоминаниях с течением времени их учебное заведение, видимо, трансформировалось в собственный гарем с техническим уклоном, где Римма была одной из наложниц. А у Егорова женская неверность – пунктик. Он рассказывал Римме, из-за чего развелся с женой.

Но ведь нет смысла идти к нему и доказывать, что у нее и было-то всего три мужчины в жизни: бывший муж, он, Юра, и… еще один человек… То есть сначала, конечно, тот человек… ошибка… глупость… беда… Даже если она все это расскажет Юре, разве что-нибудь переменится? Никому ничего доказать невозможно.

А что касается бывшего мужа Гарика, то у них, скорее всего, ничего не получится. У нее вообще ни с кем ничего не получится. Она, Римма, любит Егорова. Она не станет впадать в истерику от того, что он ее оставил. Она не будет также травиться, вешаться или бросаться из окна. Она будет жить, как жила раньше. В конце концов, у нее есть отличные, проверенные временем подруги, родственники, маленькая племянница Санька, дочка брата. Она, Римма, многим нужна. И ей нужны многие, а вовсе не один лишь Егоров…

На следующий день Гарик опять ждал Римму на остановке маршрутных такси у «Петроспецмонтажа».

– Не стал звонить, потому что ты могла отказаться со мной встретиться, – сказал он, усаживаясь вместе с ней в маршрутку.

– Я и отказалась бы, – кивнула Римма. Она специально не стала искать глазами машину Егорова, хотя ей очень хотелось покрутить головой.

– А смысл?

– Мне кажется, что встречаться нам с тобой еще бессмысленнее.

– Брось! – В тесной маршрутке Гарик придвинулся к Римме как можно ближе и шепнул в ухо: – Я помогу тебе забыть его.

Римма болезненно дернулась и задела локтем рядом сидящую женщину с крошечной собачонкой на руках. Собачонка залилась неожиданно громким лаем, и водитель, повернувшись к пассажирам, раздраженно крикнул:

– Щас высажу всех к едрене фене! То у них плееры, то пиво, то шавки всякие! Совсем охренели!

Женщина зажала рукой пасть своей собачки, и та, тут же угомонившись, разлеглась у нее на руках и даже попыталась устроить тоненькую лапку на Риммином локте. Ее хозяйка тут же торопливо извинилась, устроила свою питомицу по-другому, а Римма подумала о том, что, может быть, имеет смысл завести собаку или хотя бы хомячка.

Когда они с Гариком вошли в квартиру, Римма сказала:

– У меня только пельмени.

– Ну и что! – тут же отозвался он. – Я не за жратвой к тебе пришел!

Римма хотела спросить «а зачем?», не спросила, но бывшему мужу, видимо, хотелось говорить именно на эту тему. Повесив на одни плечики обе куртки, и свою, и Риммину, он сказал:

– Я никак не мог заснуть сегодня.

Она опять не стала спрашивать, отчего он не спал, и Гарик вынужден был добавить к только что сказанному простому предложению придаточные причины:

– Я никак не мог заснуть сегодня, потому что все время думал о нас с тобой…

Римма, не отвечая, хотела пройти в кухню к пельменям, но он, взяв ее за плечи, прижал к стене коридора и продолжил:

– Я люблю тебя, Римма. Мне кажется, даже больше, чем тогда, в юности. Ты стала такая… – Он провел рукой по ее щеке. – …Я бы сказал… манящая… влекущая… Сейчас это, по-моему, называется сексапильностью…

Римма попыталась отбросить его руку, но он схватил ее за запястье, поцеловал в ладонь и попросил:

– Ну… обними же меня, что тебе стоит…

– Нет… я… – начала она.

– …люблю другого… – за нее закончил он. – Ты это хочешь сказать, да?

Она молчала, и он опять вынужден был говорить:

– Но если у тебя там… ничего не получается, то почему бы нам… А вдруг получится…

Гарик приблизил свое лицо к Римминому. Оно, его лицо, было таким знакомым, таким родным… И Римма, не выдержав, разрыдалась, хотя давала себе слово не делать этого. Гарик прижал ее к себе, гладил по волосам, беспорядочно целовал в мокрые щеки и твердил вечные и единственно нужные в таких случаях слова:

– Ну ничего… все пройдет… все будет хорошо… вот увидишь…