Он проследил за мной взглядом, подождал, пока я уселась в кресле напротив, и серьезно сказал:
– Я хочу предложить тебе работу…
– В рекламе? Нет, спасибо. Не мой профиль.
Он поджал губы.
– Почему ты перебиваешь, не дослушав?!
– Извини. Продолжай.
– Я хочу предложить тебе работу в качестве моей…
– Помощницы? Ничего не получится.
Данила начинала забавлять моя манера общаться.
– Почти угадала. Но почему не получится?
– Потому что хороший помощник не спит с начальником. Им нужна некая доля независимости друг от друга.
– Ты совсем не умеешь слушать. Я не предлагаю тебе быть моей помощницей. Я предлагаю тебе работу в качестве моей жены.
– Это по-французски.
Данил натянуто засмеялся.
– Почему по-французски?
– В расчетливой мелочной Франции у женщин есть понятие: «выйти замуж – это как устроиться на работу».
– Так ты согласна?
– Вообще-то я еще замужем.
– Это поправимо.
– У меня есть ребенок.
– Это хорошо. У всех моих женщин есть дети, но, к сожалению, не от меня.
– А ты в этом уверен?
Он призадумался, потом сказал:
– Я встречался с ними, когда дети уже были. Теперь я хочу своего ребенка. Ты мне родишь?
Наш разговор становился все серьезнее. Вот так сразу брать на себя обязательства я не могла. Наверное, Данил это понял.
– Я не буду тебя торопить. Подумай до завтра.
– Почему до завтра?
Он вздохнул.
– Мне почти сорок. И тянуть с этим вопросом мне больше не хочется.
Он встал, прошелся по комнате и остановился перед начатой бутылкой Chateau Saint-Emilion урожая 1997 года.
– Откуда у тебя такое вино?! Ты не производишь впечатление богатой женщины.
Я улыбнулась.
– Мне подарил один немец.
Огонек ревности мелькнул в глазах Данила.
– Немец?! За что?!
Меня позабавила его вспышка ревности.
– За мою непрактичность. Он мне так объяснил.
Данил слегка расслабился.
– Непрактичность?
– А что, твоя жена должна быть расчетливой?
Данил замахал руками:
– Помилуй бог! Я бы никогда не предложил стать моей женой расчетливой женщине. У меня уже был опыт. Моя первая жена была математиком и хорошо умела считать.
Я рассмеялась.
– Я ничего про тебя не знаю. И ты про меня тоже.
Данил подошел к моему креслу и опустился возле моих ног.
– У нас впереди вся жизнь. Успеем.
63
Время тянулось медленно для Авиценны, который со дня на день ждал ответа. Письмо было отправлено еще на прошлой неделе, но праздники летнего солнцестояния прошли, и приближалось Время Казни. Если эмир не успеет с ответом, Ибн Сина закончит свои дни, как пес, в яме или на плахе. Тело его будет выброшено за городскую стену, а голова выставлена на всеобщее поругание. Чтобы избавиться от нестерпимого волнения, охватывавшего его все сильнее, он приказал принести бумагу и чернила, чтобы писать. Рассуждения отвлекали его от грустных мыслей, а время позволяло сделать выводы и обобщения, которые никогда бы не были сделаны в суматохе дней мирских. Он почти закончил трактат, когда охранник принес письмо. Ала ад-Дауль писал, что с радостью воспользуется советами великого ученого и незамедлительно отправляет ему на помощь своего брата. Авиценна прекрасно понимал, что не только человеколюбие движет великим правителем. Ему давно хотелось присоединить к своим владениям богатую провинцию Хорасана, воспользовавшись планом города и укреплений, посланным из тюрьмы Авиценной.
Шамс ад-Давль во главе большого войска уже подошел к окраинам Хамадана, и в городе началась паника. Спасая свои жизни, кто-то в спешке покидал дома, а кто-то готовился к обороне. И в том и в другом случае местным властям было не до публичных казней. Авиценна пребывал в томительном ожидании. Придут ли к нему освободители, или его жизнь окажется в руках недругов прежде, чем откроют ворота Хорасана? Мучительные минуты текли медленно, и в гулкой тишине было слышно, как стучит сердце Ибн Сины. Он приложил руку к груди, потом ко лбу и тихо сказал:
– Мое сердце и мой разум – вот все, что у меня есть.
Внезапно на краю ямы показался знакомый силуэт. Это был охранник.
– Радуйся! Войска взяли город. Мне надо убегать.
– Почему?
– Потому что я был этому причиной. Меня убьют свои же люди, если узнают об этом.
– Как твоя болезнь?
– Проходит, хвала Аллаху. Но я ничего тебе не должен!
Авиценна засмеялся впервые за несколько месяцев:
– Мы в расчете! Мы оба подарили друг другу жизнь!
– Прощай, колдун.
– Почему ты называешь меня колдуном?
– Потому что только колдун мог остаться в живых там, где простой человек уже висел бы на городских воротах.
Охранник скрылся, и вновь наступила томительная тишина. Наконец послышались крики воинов, ворвавшихся в зиндан. Они открывали камеры смертников, срывая засовы, и выпускали преступников наружу. Авиценна закричал из своей ямы что было сил, и тотчас на краю показались два человека. Они открыли решетку и бросили вниз веревку. Авиценна обвязал себя вокруг талии, и они стали тянуть его вверх, навстречу солнцу и свежему воздуху. Навстречу новой жизни…
64