— Знаешь, совет жрецов приказал отрубить тебе голову, а останки закопать на пустыре к западу от Вавилона, — он выждал паузу, прерываемую лишь порывами ветра. Его черные волосы, ниспадающие до челюстей, вяло покачивались в такт дуновениям. — Но ведь они не станут проверять — в точности ли я выполнил их приказ. Им нет дела до простого мушкену. А вот храмовый писец отблагодарил меня за то, чтобы я продлил твои мучения, как м-о-о-жно дольше. Хоть я и так не прочь был это сделать, — он картинно развел руки в стороны, — извини, такая уж меня работа, дружок.
«
— Вот я и завез тебя сюда. Так далеко, что не видать ни города, ни Этеменанки. Здесь, посреди бескрайних песков, никто не услышит твой крик... кроме меня. И поверь, — он вновь хохотнул, — мне было совсем не трудно проделать этот путь. Ради удовольствия я готов пойти хоть на край света!
В этот момент я по-настоящему осознал, что такое одиночество и безысходность... Один на один, посреди моря желтого песка со своим палачом и мучителем. Человеком, готовым пойти на все, лишь бы утолить свою извечную жажду крови и насилия, оставаясь безнаказанным. Это осознание подавляло. Вгоняло в глубокую печаль и хандру. Однако не вызывало страха. Словно подземный источник, питавший колодец ужаса, иссяк, прекращая подпитывать липкое и неприятное чувство свежими силами.
Тюремщик присел передо мной, заглянув прямо в глаза:
— А еще господина Бел-Адада интересовало — откуда ты, дружочек, знаешь столько о положении дел в Междуречье? Я поначалу сам удивился и даже не поверил, но потом вспомнил — сам же подселил к тебе соседа. Того пухленького торговца, — Тегим-апал буквально выливал слова мне в лицо. Из его рта продолжало нести пивом. — Наверняка он и нарассказывал тебе сказок. А ты и рад был ушки навострить. В любом случае, теперь это уже не имеет значения. Торговец не сможет более никому ничего рассказать. Как, впрочем, и ты.
«
—- Сначала я отрежу тебе левое ухо. Затем правое. Чтобы больше никакие пухляши тебе ничего на них не вешали. Потом начну ломать пальцы на руках и ногах. М-е-е-дленно, чтобы ты не потерял сознание, — Тегим-апал провел кончиком лезвия по моему животу, останавливая меч напротив промежности, — ну, а потом я тебя оскоплю. И только тогда, если ты отчаянно попросишь, я, возможно, позволю тебе умереть.
Он надеялся увидеть в моих глазах страх. Отчаяние. Хотел услышать слова о милости. Возможно, я и потешил бы его жажду господства и власти над жизнью, только вот случилась незадача — меня накрыла очередная волна безразличия. Да такая крупная, что даже те ужасы, которые описал Тегим-апал, не заставили вынырнуть из нее.
Поэтому я спокойно ответил, не сводя с него взора:
— Валяй.
Тегим-апал в изумлении поднял брови и широко раскрыл глаза:
— А ты стойкий дружок. Однако это ничего не меняет. Пара взмахов мечом, и вы все начинаете визжать, словно недорезанные поросята. Неважно, кто передо мной — мушкену или муж.
Он встал во весь рост, поигрывая клинком. Я же перевел отсутствующий взгляд на светлеющий небосвод и наполнил свои легкие свежим утренним воздухом.
«
— Стой, ассириец! — послышался властный голос.
Я резко прекратил созерцание неба и перевел взгляд на проход между барханами позади тюремщика. Тот, в свою очередь, удивленно обернулся через плечо. В полутора десятках локтей от нас в предрассветных сумерках виднелся силуэт всадника на красивом вороном коне. Неизвестный был облачен в полный доспех. Плотная кожаная рубаха, с нашитыми поверх металлическими пластинами, защищала его от шеи до колен. Голову венчал шлем-шишак, а на кожаном поясе красовался меч с золотой рукояткой. Сделав несколько шагов по направлению к нам, всадник остановил коня и ловко спрыгнул на землю. Осел ассирийца поднял голову и с интересом стал рассматривать незнакомца. Когда же тот сделал еще пару шагов навстречу, то он перестал быть таковым.
«
Эмеку-Имбару. Командир отряда городских стражников.
«
— Что привело сюда такого благородного мужа? — прошелестел Тегим-апал, переставая поигрывать клинком и настороженно смотря на незваного гостя.