«
Мои размышления прервала Бастет, войдя в палатку. Она тяжело дышала, а темная кожа лоснилась от пота.
— Ветер усиливается, — произнесла она, вытирая лоб, — может, и буря будет.
Я ничего не ответил, лишь прислушался к порывам ветра снаружи, налетавшим на шатер, еще сильнее раскачивая стенки.
— Нужно промыть рану и сменить повязку, — сказала Бастет, указав на мою руку, — затем я сделаю удобную перевязь. И тебе надо поесть.
— Не нужно делать перевязку, — от одной мысли, что придется двигать рукой, мне стало нехорошо, — давай оставим ее до завтра.
— Нет, — тон Бастет твердо дал понять, что спорить бесполезно, — хочешь получить заражение крови? Червяков для очистки ран я за поясом не ношу.
— Каких еще червяков?
— Неважно, — она опустилась рядом на колени, — будет больно.
— Неужели?
— Твое ехидство сейчас совершенно не к месту, — огрызнулась нубийка, — думаешь, мне приятно этим заниматься?
—Ладно, — я опустил голову, — только, во имя Шамаша, постарайся побыстрее.
Бастет кивнула и начала аккуратно развязывать ткань, которой крепились пальмовые листья.
— Кстати, это отличный момент, чтобы продолжить твой рассказ, — молвил я, мысленно приготовившись терпеть.
— Ты о чем?
— Что с тобой стало после того, как тебя выкупил ханаанский путешественник? Так я хоть немного отвлекусь.
— Когда мы покинули пределы долины Нила, писец сообщил, что, прежде, чем он вернется на родину, ему бы хотелось побывать в идумейской[63]
Петре[64]. Так мы отправились на восток, оставляя позади земли фараонов и огибая Синай, все глубже уходя в пустыню, — Бастет закончила развязывать ткань, а затем придвинула вплотную кувшин с водой и маленький глиняный горшок, который я заметил только сейчас.Резкий порыв ветра всколыхнул палатку, одернув ее полог, но мы даже не обратили на это внимания.
— И что было потом? — спросил я, наблюдая, как Бастет снимает один за другим пальмовые листья, обнажая перед моим взором окровавленную повязку.
«
— Он умер, — произнесла она, откладывая листья в сторону.
— Как?
Бастет встала и отошла в угол, на секунду выбыв из поля зрения. Когда же она вновь села рядом, то на коленях у нее лежала часть шерстяной накидки.
— Сердце, — ответила она, аккуратно разматывая перевязь.
Я начал глубже дышать. С каждым ее взмахом боль нарастала.
— Он был старым и переход по палящей пустыне не выдержал.
— Ты не пыталась его отговорить? — процедил я сквозь зубы.
— Я не знала, да и зачем? — Бастет пожала плечами. — Я от этого только выиграла, получив настоящую свободу, — она повернула ко мне голову, — думаешь это низко?
— Нет.
— Иногда мне так кажется. Все-таки он не сделал мне ничего плохого. Да и силой не держал.
— Зачем же ты отправилась с ним в Петру?
— Мне некуда было идти. Я чувствовала себя потерянной в этих чужих местах. Ханаанец являлся единственным человеком, которого я знала и кому могла доверять.
— Что же ты решила делать, когда его не стало?
Бастет закончила развязывать ткань. Я не решался смотреть на свою руку, предпочитая рассматривать потолок, колыхающийся на ветру. Нубийка взяла кувшин и полила водой на рану. На удивление это слегка притупило боль.
— Будет больно, когда я начну втирать жир,— предупредила Бастет.
— Все плохо?
— Могло быть хуже. Основной удар зубов пришелся на мясо. Гиена не успела разжевать кость. Только проткнула, — Бастет осмотрела руку, — рана чистая, уже хорошо, — затем она взяла тот маленький горшочек. — Сейчас начну втирать жир.
— Тогда продолжай. Что с тобой было дальше?
Нубийка кивнула, измазав пальцы в жире.
— Да рассказывать больше не о чем. Я смогла добраться до Петры, используя карты путешественника.
Она поднесла свою руку к ране и начала втирать жир мягкими круговыми движениями. Я закусил губу и издал стон, более походивший на сдержанный рык.
— Чем дольше ты потерпишь, тем больше я смогу втереть жир. Тем быстрее заживет рана и останется лишь дождаться, пока срастется кость.