— Ты думаешь, что я скажу тебе? Даже не надейся. Клянусь Шамашем и светлой памятью великого царя Хаммурапи, да живет он вечно в загробном мире, я не предам своего друга и командира в любом случае!
— В любом случае? — злобно ухмыльнулся я, но в ответ получил твердый и решительный взгляд непреклонного воина.
— Да, — отчеканил он, — в любом случае.
«
Вдали послышался звук грома. Глухой и раскатистый. Очевидно, на подходе была очередная волна бури, что совсем не добавила мне настроения. Мысль о том, что придется искать сбежавшего вавилонянина под ледяным ливнем и сильными порывами ветра бросала в легкую дрожь.
— Ты неплохо отнесся ко мне в тот день, — тихо сказал я, — поэтому я дам тебе шанс рассказать по-хорошему, где скрывается твой командир?
— Иди ты ко всем шакалам Ламашту, — презрительно бросил Тиридат и демонстративно отвернулся.
Я встал и плотно сжал губы:
— Жаль. Придется прибегнуть к менее приятным средствам. Как бы мне этого ни хотелось.
Пленник не ответил, продолжая смотреть в сторону. Положив руку на рукоятку меча, я медленно вытащил оружие из ножен. Бронза лязгнула в тишине, а в его лезвии я увидел отражение собственного лица. Перевязанное белой тканью и заляпанное кровью, с пылающими огнем глазами, оно создавало поистине устрашающее зрелище даже для своего хозяина. Не знаю, был ли впечатлен Тиридат, но внешне он никоим образом этого не выдал. Аккуратным движением клинка, я сбросил шлем с его головы. Тот со звоном упал на глиняный пол, обнажая голову пленника с копной взъерошенных черных волос.
— Все еще собираешься хранить молчание? — спросил я.
— Делай, что хочешь, — бросил он, так и не посмотрев в мою сторону.
«
Утвердительно кивнув своим мыслям, я занес меч для первого удара, но тут позади скрипнула дверь. Раздосадованный тем, что меня отвлекают, я недовольно обернулся. Однако увидев, что это Бастет, смягчился.
— Ты узнал все, что нужно? — спросила она, прикрывая за собой дверь.
В этот момент прозвучал очередной раскат грома. Такой же глухой, как и предыдущий.
— Еще нет, — ответил я, подмечая про себя, что дождь перестал барабанить по крыше, — как раз придумывал способ, как развязать язык этому упрямцу. Ты позаботилась насчет Тарару?
При упоминании имени юнца, Тиридат вздрогнул и воззрился на нас.
— Да, — кивнула нубийка, подходя ко мне, — ассирийцы присмотрят за ним.
— Тарару здесь? — прошептал пленник. — Что он делает среди наемников?
Я хмыкнул:
— Ищет своего отца. Какая ирония, не находишь? Быть может, ради него ты откроешь тайну?
Под звук очередного раската грома, Тиридат коротко произнес:
— Нет.
Я покачал головой:
— Жаль, — а затем обратился к Бастет, — нужно поскорее покончить с этим, пока не пришла буря.
— Буря? — непонимающе переспросила она. — Какая буря?
— Разве ты не слышала раскаты грома? — удивился я.
— Нет, — ответила нубийка, подозрительно осматривая меня, — быть может, это шум в твоей голове?
Я ощутил легкое раздражение:
— Безумием пока не страдаю, — в этот момент гром раздался вновь, — вот, слышишь?
Бастет прислушалась к звуку, а затем осторожно произнесла:
— Это не гром.
— А что же тогда?
Она искренне покачала головой:
— Не знаю, мы слышим его уже в течение получаса. Звук повторяется через примерно равные промежутки времени и доносится откуда-то с северо-востока.
Если бы мы сейчас посмотрели на Тиридата, то однозначно заметили, как быстро покрылось испариной его лицо, а в глазах появилась неуверенность.
— Ладно, раз это не гром, тогда плевать, — отмахнулся я, — сейчас нам нужно узнать, где прячется Этеру. Отрежу этому упрямцу ухо, тогда он запоет по-другому...— я не успел закончить речь.
Округу заполонил сильный грохот, словно несколько молний ударили разом, и раскаты грома слились воедино. Почти сразу за ним вдали послышались крики и вопли людей, смешавшиеся в жуткий и протяжный вой. Будто стая голодных шакалов запели свою печальную песню.
Мы с Бастет напряженно переглянулись, а Тиридат, облизав пересохшие губы, дрожащим голосом произнес:
— О, боги всемогущие, они проломили стены!
Глава 15
Какое-то время мы хранили полное молчание. И в этой безмолвной тишине доносящиеся крики, в которых угадывались страх, боль и отчаяние, производили еще более жуткое впечатление, нежели оно было на самом деле.