Эмеку-Имбару сделал несколько неуверенных шагов назад, чуть было не споткнувшись о перевернутый стол. В кабинете наместника воцарилась гробовая тишина. Медленно, воин опустился на пурпурный ковер, сокрушенно уронив голову на грудь. Глава города Ниппур продолжал сидеть в своем плетеном кресле, стараясь не смотреть в сторону командующего.
— Что ты наделал? — наконец, после длительного молчания, спросил Эмеку-Имбару, не поднимая головы.
Несмотря на то, что этот вопрос не требовал ответа, наместник решился его дать:
— Я принял помощь, которую нам предложили.
— Помощь? — воин вскинул голову. — Неужели ты настолько глуп, что не понимаешь? Ты сдал Вавилонию собственными руками!
— Сдал? — взвизгнул наместник, на секунду позабыв о страхе перед Эмеку-Имбару. — Страну разоряют хетты! Причем тут я?
Воин устало выдохнул:
— Не понимаешь? Касситы воспользовались нашим положением. Под предлогом военной поддержки, они захватят власть в Вавилоне, не пролив и капли крови. Ты только что обменял хеттское ярмо на касситское.
— А что ты планировал делать? Вернуться к стенам Вавилона с жалким гарнизоном Ниппура?
Визгливый тон главы города начинал раздражать.
Эмеку-Имбару медленно поднялся:
— Давно надо было сказать Самсу-дитану, чтобы сменил тебя на посту наместника. Твоя тупость не знает границ, а халатное отношение к обязанностям снизило доходы царской казны, поступающей из Шумера[92]
. Гарнизон Ниппура должен был стать лишь частью войска. На юге сосредоточено еще достаточно сил, чтобы попытаться дать отпор хеттским захватчикам. Ур, Эриду, Ларса — все они способны к борьбе. Точнее... были способны. Воевать против свежей армии касситов они не смогут. Да и, что-то подсказывает мне, времени на это не осталось. Верно?Наместник промолчал.
Вместо ответа тишину прорезал громкий боевой горн.
С обреченным видом, не обращая внимания на съежившегося в кресле главу города, Эмеку-Имбару подошел к большому окну позади него и выглянул наружу.
Оно выходило на восток, прямо за крепостные стены, перед которыми располагались обширные луга, засеянные пшеницей. Обычно их золотистые колосья мирно покачивались на ветру, создавая впечатление умиротворенного моря с драгоценной пенкой. Однако сейчас растения не двигались под порывами ветра. Их стебли плотно прижали к земле копыта тысяч лошадей. Огромная армия кочевников стояла перед городскими воротами в ожидании, когда наместник Ниппура соизволит впустить их внутрь.
Горькая усмешка заиграла на устах Эмеку-Имбару.
Не отводя взгляда от многотысячного воинства, он бросил:
— Поднимайся, наместник. Пора приветствовать новых господ.
В пещере царил полумрак. Темнота окутывала каменистые углы и приятно контрастировала с мощным пучком света, проникающим внутрь сквозь вход между скалами. Три молчаливые фигуры стояли в этом естественном укрытии, созданном силами природы, и молчаливо осматривали дюжину больших деревянных сундуков. Те до отказа были забиты всевозможными драгоценностями.
— Боги милостивые, да этого добра нам хватит до скончания времен! — восхищенно прошептал Гасан, жадным взглядом осматривая несметные сокровища.
— Если прибавить сюда то, что мы вывезли из Вавилона, то и на больший срок, — поддакнул Себекхотеп, а затем, повернувшись к Бастет, добавил, — господин Саргон был прав. Теперь можно закончить с грабежом и насладиться жизнью в полной мере.
Нубийка не ответила. Закусив нижнюю губу, она продолжала смотреть на богатства таким взглядом, словно перед ней стояли ящики с гнилыми фруктами. Себекхотеп недоуменно воззрился на Гасана, и тот кивком предложил выйти наружу.
Тройка верблюдов, привязанная к колышкам неподалеку, лежала на горячем песке, покорно ожидая, когда их хозяева решат двинуться в обратный путь.
— Что с ней? — спросил египтянин, когда они отдалились на достаточное расстояние.
— А ты че, не догадываешься че ли, — ухмыльнулся Гасан, облокачиваясь о шершавую поверхность скалы и скрещивая руки на груди.
Себекхотеп пожал плечами:
— Найдет другого.
— Может, она не хочет искать другого?
— Глупость, — египтянин махнул рукой, — пройдет время, и она станет прежней.
— А ты бы на ее месте стал?
Себекхотеп смерил презрительным взглядом мадианитянина, стоявшего с дурацкой улыбкой на устах:
— Я бы не стал привязываться к кому-либо.
— Но ты-то не она, — усмехнулся Гасан.
Египтянин отвернулся, скривившись, словно съел кислый фрукт:
— Довольно с меня пустой болтовни. Идем, поможешь мне снять тюки с верблюдов. Вывезем первую часть сокровищ в оазис...
Он не договорил. Крепкая рука зажала ему рот и ноздри, а затем Себекхотеп почувствовал, как что-то холодное и острое проходит через его нагрудник со стороны спины, словно нож сквозь масло. В следующее мгновение лезвие клинка, вышедшее у него из груди, заблестело на жарком полуденном солнце. Верблюды тревожно заворчали.
— Тише, тише, мои горбатые друзья! — нарочито громко воскликнул Гасан. — Это просто сильный ветер.