— Не совершить тебе подвиг, Гильгамеш. Не станешь ты для нее стеной Урука[2]. Ну, или она для тебя, сейчас это уже не имеет значения[3], — он подошел вплотную ко мне. — Значение имеет лишь то, что сейчас она отдаст свою душу богам, а за ней последуешь и ты. Скоро, но не так быстро и легко, как тебе хотелось. Жаль, что под рукой нет подходящей бочки. Я знаю, как ты боишься такой казни. Но я не собираюсь торчать здесь неделю в ожидании твоей смерти. Все будет намного проще. Я привяжу тебя к одной из пальм и оставлю на волю солнца и стервятников!
Я ничего не говорил, ибо во все глаза наблюдал за Азаматом. Еще в середине его монолога, я подметил, что он начал бледнеть. Сильно бледнеть. К концу своей речи белизну его лица не скрывали даже запекшиеся бурые пятна на лбу и щеках. И, видимо, Азамат, будучи распаленным после поединка, еще сам не замечал этого.
— Пора кончать ее, — прохрипел он, собираясь обернуться к Бастет и замер.
Я отчетливо увидел, как его пробила дрожь. Азамат покачнулся, схватившись левой рукой за живот. Когда он вновь посмотрел на меня, я увидел, что его глаза налиты кровью.
— Ах, ты, ублюдок! — взревел он.
В следующую секунду еще более сильная судорога прошлась по его телу.
Азамат рухнул на колени, тяжело дыша и опираясь на меч. Прямо в одном локте от меня.
«
Я схватил клинок, который Тарару все еще приставлял к моему горлу. Прямо за лезвие. Холодная бронза врезалась в пальцы. Боль пронзила всю кисть, но я даже не заметил ее. А со всей силы вогнал меч в грудь Азамату. Из его горла вырвался хрип, на губах показалась кровь. Прекрасно понимая, что не может ударить меня мечом, иначе упадет и тогда умрет мгновенно, он вцепился мне в горло свободной рукой. Несмотря на клинок, торчащий из груди и явное острое отравление, хватка Азамата была настолько крепкой, что ей позавидовал бы бык. Он все сильнее сжимал мое горло. Казалось, вот-вот должна сломаться шея. Я уже с трудом различал его искаженное гримасой ярости и боли лицо. Перед глазами пошли желтые круги.
— Уж кого-кого, а тебя я с собой прихвачу, куча навоза, — донесся до меня сквозь мрак его шепот.
«
[1]Отрывок из поэмы о Гильгамеше (приводится в переводе И.М. Дьяконова).
[2]Урук — древнейший город шумеров и вавилонян в Южном Междуречье.
[3]Вавилонский эпос представляет в качестве важнейшего подвига Гильгамеша постройку городской стены Урука.
Часть III. Хеттский орел
1
Ночь, опустившаяся на Вавилон, была особенно густой. Небо заволокло тучами, и свет, падающий от луны, не освещал окрестность. Тем ярче светили факелы с южной стороны Дороги Процессий. Они выхватывали из тьмы аккуратные дома, озаряя их тусклым желтоватым светом. Северная же часть города полностью погрузилась во мрак. Силуэты вилл богатых вельмож и растущих пальм навевали тревогу. Хотя я никак не мог понять — почему? Возможно, из-за мертвой тишины, так несвойственной даже ночному городу? Обычно всегда раздаются какие-то звуки — лай собак, крики стражников, совершающих обход. Пьяная болтовня задержавшихся посетителей трактиров. Сейчас же царило полное безмолвие. Только ветер в кронах пальм заставлял листья зловеще покачиваться во мраке и нашептывать таинственную песнь.
Я медленно направился на восток, где виднелись внушительные силуэты Этеменанки и Эсагилы. Звуки моих шагов гулко раздавались в ночи по кирпичной мостовой.
«
Ни на один вопрос у меня не было ответа, но я знал, что мне нужно идти. Просто знал и все.
Факелы приятно потрескивали, освещая дорогу, и я очень надеялся, что очередной порыв ветра случайно не задует их. Совсем не хотелось остаться посреди города в полной темноте.
Я продолжал вышагивать по мостовой, как вдруг услышал шаркающие звуки где-то справа. Они раздавались из подворотни, напротив которой я, как раз, остановился. Повернув голову в ту сторону, я прислушался. Проулок, скрытый во мраке, напоминал зев таинственного чудовища. Напрягая зрение, я попытался рассмотреть, что (
— Кто там? — спросил я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно увереннее. В звенящей тишине он мне показался громче, чем раскат грома.