Сформировался нелегальный всесоюзный центр троцкистской оппозиции, готовивший побеги ссыльных оппозиционеров для перевода их в подполье и собиравшийся весной 1934 года, то есть вскоре после окончания работы ХVII съезда ВКП(б), созвать тайную всесоюзную конференцию троцкистов.
Зимой 1933-1934 годов ОГПУ, раскрыв этот центр, "узнало о сохранявшихся контактах Троцкого с оппозиционерами, находившимися не только на свободе, но и в местах заключения и ссылки".
Основу "Всесоюзного троцкистского центра" составляли нераскаявшиеся троцкисты, подвергшиеся репрессиям в 1927-1930 годах. По словам Роговина: "Предъявленное им обвинение в стремлении к консолидации, объединению и подпольной деятельности, по-видимому, имело известные основания". Было бы очень странно, если в стране, где вовсе не существовало единомыслия, исчезли сразу все сторонники Троцкого (многие из которых им искренне восхищались). А их опальный вождь был бы никудышным революционером, если бы не прилагал всех усилий к тому, чтобы объединить всех своих сторонников в СССР.
Практически все эти люди получили в 1934-м и 1935-м тюремные и ссыльные сроки, а в период "ежовщины" эти приговоры были изменены на расстрельные или лагерные.
Некоторые из них уцелели и дожили до хрущевских времен развенчания культа личности. В процессе "переследствия" 1956-1957 годов "эти лица, - по словам Роговина, - не сообщали всей правды о своей деятельности, поскольку они знали, что хрущевское правосудие по-прежнему считает нелегальную антисталинскую деятельность тридцатилетней давности уголовным преступлением". Тут только надо бы уточнить: речь шла, конечно, о противодействии генеральной линии партии, которую казуистически отделяли от антисталинской.
Подпольные антисталинские организации создавали не только "левые", но и "правые". Вновь сошлемся на Роговина: "Организация "правых" действительно существовала на протяжении 1930-1932 годов. Вступив в контакт с рютинской группой, она ставила те же задачи, что и последняя: добиться коренного изменения политики партии". А это означало, безусловно, свержение Сталина и его соратников.
Руководили этой организацией ученик Бухарина Слепков, а также бывший лидер московских большевиков во второй половине 20-х годов Н.А. Угланов, правый оппозиционер №4 после Бухарина, Рыкова и Томского. А среди ее членов был не кто иной, как сын "украинского президента", кандидата в члены Политбюро Г.И. Петровского - П. Петровский. В 1931 году они активно вербовали сторонников главным образом среди молодежи, как в столице, так и в провинции.
"К осени 1932 года, по словам Угланова, среди правых вновь началось "движение за возобновление борьбы против ЦК. В этот период возобновились связи Угланова с рядом своих прежних сторонников по правой оппозиции". Он "считал и указывал на это ряду своих сторонников, что необходимо к руководству партией и страной вновь привлечь бывших лидеров бывших оппозиций, как-то: Рыкова, Бухарина, Томского, Зиновьева, Каменева, Сокольникова, Смилгу. Само собою понятно, что такая передвижка должна была привести к значительному изменению политики" (Роговин).
Подобные мысли были не только у него. Убийство Кирова ослабило положение Сталина в руководстве страны. Теперь ему приходилось опасаться некоторых своих бывших соратников. Когда Ежов на декабрьском пленуме ЦК ВКП(б) 1936 года доложил о вредительской деятельности правых (Бухарина, Рыкова и других), то, по словам старого большевика, бывшего члена Ленинградского обкома и горкома М.В. Рослякова: "Группа членов ЦК, и в первую очередь такие, как Г.К. Орджоникидзе, И.Ф. Кодацкий, С.С. Лобов, И.П. Жуков и другие, выступили с опротестованием материалов Ежова".
Но может быть, к этому времени сложилось такое положение, что бывшие руководящие оппозиционеры изменили свое отношение к политике, проводимой Сталиным? Мог же Ежов возводить на них напраслину.
Ответ на этот вопрос дает признание Зиновьева в процессе следствия по "Кремлевскому делу":
"Каменев не был ни капельки менее враждебен партии и ее руководству, чем я, вплоть до нашего ареста...
Каменеву принадлежит крылатая формулировка о том, что "марксизм есть теперь то, что угодно Сталину"...
Читая "Бюллетени оппозиции", подробно информировал Каменева о содержании этих документов и о моем положительном отношении к отрицательным оценкам, которые давал Троцкий положению в стране и партии...
Призыв Троцкого "убрать Сталина" мог быть истолкован как призыв к террору... Контрреволюционные разговоры, которые мы вели с Каменевым и при Н.Б. Розенфельде... могли преломиться у последнего в смысле желания устранить Сталина физически, мы же говорили в смысле замены его на посту генерального секретаря ЦК ВКП(б)".
Надо сказать прямо: последняя оговорка не убедительна. Если уж Зиновьев соглашается с тем, что Розенфельд верно передал их разговоры, то в любом случае раз употребляли слово "убрать", а не "снять" (но вроде бы подразумевали второе), то это надо понимать по меньшей мере как желание избавиться от Сталина любыми способами.