Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Жизнь автора ретродетективов только на первый взгляд похожа на тарелку с вишнями. И ладно бы только небрежение издателей. Свечины, акунины, данилины вынуждены вечно жить под прицелом у профессиональных историков, у сетевого гнуса, друг у друга – а вероятность допустить ошибку здесь гораздо выше, чем когда пишешь про современную жизнь или про какой-нибудь Альдебаран. Уже у себя дома, в квартире, под завязку набитой книгами по истории полиции и внешней разведки, под коньяк с хурмой (вот откуда эта привычка взялась у Благово) Свечин докладывает мне о фактах вопиющей некомпетентности кого-то из его горе-коллег:

– Он пишет, что его персонаж вышел из пожара с оплавленными пуговицами на вицмундире. Ха. Ха. Ха. Да ведь у него по чину должны быть серебряные пуговицы – а температура плавления серебра 960 градусов! Это как же, етишкин арбалет, он из этого пожара выбрался?

Старинное серебро, заметим, – давняя любовь Свечина, доводящая его до бытовой эксцентрики, – он не выходит из дому без серебряной рюмки 1880 года производства, а в путешествия берет еще и серебряную чайную ложку; и даже сейчас в петлях рукавов рубашки у него антикварные серебряные запонки, эффектно контрастирующие с фурнитурой ковбойских джинсов Lee.

– А про револьверы что они пишут? На месте преступления валялись две револьверные гильзы! А они в револьверах не отстреливаются, а остаются в барабане; так что либо все шесть, либо нисколько – две не может быть. Или, – фыркает, – пишут, что у героя было семь патронов – шесть в барабане, а один в стволе! В стволе!!!

Все «жанровые» писатели одержимы блохоискательством – вот так же, помнится, фыркала возмущенно писательница Марина Семёнова, вычитавшая у какого-то своего эпигона, что гномы ходят без подшлемников. Вы только вдумайтесь: гномы – и без подшлемников!

На первый взгляд кажется, что и самого Свечина можно обвинить если не в некомпетентности, то в гиперболизации: ну не может человек рвать закаленные пятипудовые кандалы и большими пальцами вдавливать гвозди в деревянную стену, а Лыков только этим и занимается. Нет, возмущается Свечин, еще как может: ни один из лыковских рекордов не выдуман – и начинает перечислять источники. Собственно, ни у кого из тех, кто всерьез занимался жанром ретродетектива, не найдешь гнома без подшлемника – однако, по ощущениям, у Свечина наиболее толстый культурный слой, он глубже, детальнее всех знает «свою» эпоху. Свечинские детективы запоминаются не столько криминальной фабулой, сколько удивительными, ни в каких учебниках не сыщешь, сведениями. Мы узнаем из них, в чем на самом деле заключался смысл деятельности Миклухо-Маклая в Папуа – Новой Гвинее, чем занимались сектанты-красноподушечники и кто такие российские индийские князья.

– У меня к каждой книге более ста ссылок, иначе читателю будет трудно. Желательны еще и карты – у себя в Нижнем Новгороде я издаюсь с картами. Я люблю историю и пишу о ней. Если после книг о Лыкове они пойдут в библиотеку, возьмут там мемуары Витте или дневники Половцова, полистают альбомы Буллы и Максима Дмитриева, перечитают Чехова, а пусть хоть Шеллера-Михайлова, для запаха времени сходят в краеведческий музей – я буду доволен собой.

Пожалуй, в фамилии Свечин слышна не только «свечка», но и кое-что поярче: «свет», «просвещение».

Уже распрощавшись, я открываю дверь, чтобы выйти из свечинской квартиры, – и не умом, а тактильно, ли, вспоминаю, что упустил что-то важное. Мышцы кисти непроизвольно сжимаются, я чувствую металл – и догадываюсь: ручка! Что ж он там хотел рассказать мне про ручку?

– Ах, ручка…

Если бы он был театральным актером, ему, пожалуй, хорошо бы давались характерные роли; представляю его, например, Земляникой из «Ревизора».

– Ну, слушай: был такой народоволец Фроленко – который при помощи гальванической батареи чуть было не взорвал Александра II. А у народовольцев были тесные контакты с сектой бегунов, и вот им как раз и принадлежал тот дом, который мы видели. И вот Фроленко привез туда эту батарею, а там, у сектантов, скрывался Тихомиров, один из руководителей «Народной воли»; и они вывели эту батарею как раз на эту латунную ручку – так, чтобы при попытке повернуть ручку с улицы в доме срабатывал электрический звонок. Но затем явку террористов выдал предатель, Дегаев, – и батарею вместе с ручкой доставили в Департамент полиции, а потом отдали в музей при Петербургской сыскной полиции. А Лыков тогда…

Тут я понимаю, что пусть даже опоздаю на поезд, но дослушаю эту историю, выросшую на моих глазах из ничего, из какой-то никчемной ручки, которую Свечин приметил – и пририсовал к ней дверь, дом, улицу, город, страну, мир.

– А Лыков тогда был чиновником особых поручений МВД в чине коллежского советника и пользовался большим авторитетом в Департаменте полиции. Он пришел в музей и забрал оттуда латунную нижегородскую ручку; и вот так она оказалась там, на своем законном месте.

– Но, послушай, ведь наверняка этого ничего не было. Ты ведь все это только что выдумал?!

Свечин смотрит на меня сквозь очки, прищурившись, как Благово.