Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Основополагающая вещь для этой эпохи (незаслуженно задвинутая в тень) – очень удачный синтез массовой и высокой литературы, фантастики и мейнстрима: вышедший в 1999-м роман Олега Дивова «Выбраковка». Это (анти)утопия; в романе смоделирована ситуация, когда после хаотических девяностых в результате «январского путча» к власти в России пришла «сильная рука»: спецслужбы. Принимается «Указ Сто два», согласно которому враги народа могут «выбраковываться»: подвергаться психотропному допросу и расстреливаться на месте, без суда и следствия. «Осмысленно жестокая родина» – и идеальное государство, отбраковавшее более 15 миллионов человек, – называется Славянский Союз; здесь отсутствует теневая экономика и уличная преступность, а привилегии славянского большинства закреплены законодательно (более того, государство официально поддерживает кампанию «У нерусских не покупаем»). 2007 год. Выбраковщики Гусев и Валюшок – шериф и его помощник, сотрудники Агентства Социальной Безопасности. Любопытно, что самый жесткий выбраковщик – Гусев – оказывается интеллигентом по происхождению; снаружи – бетонный, внутри – ранимый, он не просто машина для убийств, а страдающее, мыслящее, сомневающееся существо. Сюжет про «добро с кулаками», которое одно зло натравливает на другое, реализован по всем возможным направлениям (например, сцена, когда симпатичные, в общем-то, Гусев и Валюшок отбраковывают ненормального ребенка – отбирают у укрывающей его матери и увозят на усыпление). Очень сильный – умный, неполиткорректный, провокативный, проверяющий на прочность главные табу – роман. В «Выбраковке» Дивов выговорил всё за всех; все подсознательные коллективные «чаянья» своего времени. Именно выбраковку подразумевают под «наведением порядка», именно этого на самом деле ждали в 1999-м от Путина – такой опричнины, такого прекращения социальных экспериментов девяностых, умной реализации нацистских идей на современном российском материале. Соблазн дивовского сценария – в его легкой осуществимости: это Россия, в которую можно попасть в любой момент, хоть в 1999-м, хоть в 2009-м, хоть в 2019-м. Главная же – и удивительная – особенность «Выбраковки» в том, что Дивов провоцирует не поиск аргументов за такой сценарий – они слишком очевидны, а поиск аргументов против: ты должен их найти или перестанешь быть человеком.

Задним числом понятно, что и «Укус ангела» (1999/2000) Павла Крусанова – один из первых успешных отечественных романов, автором которого не были Пелевин и Сорокин, – тоже некоторым образом роман о Путине: роман, в котором высказана надежда на пришествие диктатора, антилиберала, антизападника, империалистареваншиста; то же, что «Выбраковка», но в рамках другого жанра: фантастическая альтернативная история. Императором России, простирающейся от Сахалина до Чехии и от Шпицбергена до Царьграда, становится Иван Некитаев по прозвищу Чума, укушенный-поцелованный ангелом сын китайской девушки и русского офицера, обнаруженный «могами» – сверхъестественными хтоническими существами, также радеющими за Россию. Иван Некитаев – тоже некоторым образом проекция идеального Путина, воплощение компенсаторного мифа о правителе-реваншисте, способном вернуть России статус сверхдержавы. «Укус» – вещь на грани хорошего вкуса: дикая гротескная фантазия – нибелунги воюют в Штутгарте с кубанскими казаками, на Саратов обрушиваются полчища летучих мышей, пьющих кровь у младенцев, а на Европу насылаются адские Псы Гекаты – очень, однако, характерная для своего времени.

В «Господине Гексогене» Проханова (2002) – романе о тайной жизни России в 1999-м (интрига со взрывами домов, восшествие Путина и начало Второй Чеченской) – описан хаос, кровавая протоплазма, босхианский ужас конца девяностых, легший в основу пресловутой дальнейшей «стабильности». Ни один другой роман не дает такого яркого представления о родовой травме эпохи – и базовом ее противоречии между фасадом и фундаментом; именно поэтому «Гексоген» стал для аутсайдера Проханова пропуском в клуб писателей, чьими мнениями регулярно интересуется общество, а затем и сыграл решающую роль в отмене политики апартеида, проводившейся СМИ в отношении «почвенников». Именно после «Гексогена», перезагрузившего общественное мнение, ключевое для предшествующей эпохи девяностых противостояние литературных «либералов» и «патриотов» потеряло остроту. Путин в романе – идеальное воплощение ассоциирующейся с его именем странной, бесконечно лживой эпохи: он (знаменитое сравнение: «похожий на шахматного офицера, выточенного из слоновой кости») является здесь собственной персоной, но не для того, чтобы вмешаться в происходящее на манер деус-экс-махина, а чтобы эффектно реализовать метафору – рассыпаться в финале на цвета спектра, продемонстрировать свою химерическую сущность и превратиться в оптическую иллюзию. В радугу. Буквально.