Клыки Доброй Матери

— А в чём виновен мой народ, — сказал Йова, не слушая храмовника, — ты и вовсе не можешь решить, Панеки. В том, что из-за нас по Таоне гуляют слухи? Нас не любят, и винят в этой хвори, а ты не можешь заткнуть им рты. Теперь мы виновны в том, что в твоём городе не платят податей, а ты не знаешь, они охотнее заплатят, если выставить нас вон, или если мы заменим твоих сборщиков?

Вайата в женском зале смолкла. Кто-то, видно, сказал, что ей не время петь.

— Мы тебе не работники, Панеки, — докончил Йова. — Мы уйдём из города — Фарух нас ждёт, и я надеюсь, он не собака вроде тебя, — но уйдём, когда сами захотим, а не когда ты нам велишь. А с тобой поделюсь мудростью, раз у тебя нет своей: им нечем платить, так пусть платят своими шкурами, иначе завтра изобьют тебя, как сегодня били сборщиков податей. Ты плохой хозяин, и гостям у тебя тошно! Имара, зови женщин и прогони этого шелудивого пса, но пусть он заплатит за наше веселье.

В зал вошёл хозяин, Мафута — видно, слушал и ждал, — и с ним один из работников, тот, что по утрам носил воду, а вечером сидел у входа, сторожил. Городского главу взяли под руки и увели, он и рта открыть не успел. Но вели не на улицу — в сад: таких гостей не швыряют в пыль, на дорогу.

Стало тихо. Вайата не пела, женщины ещё не пришли, мужчины молчали. Тут Медок подошла к Йове.

— В этом городе у тебя больше врагов, чем ты думаешь, кочевник! — сказала она.

Имара зашипела.

— Объяснись, — потребовал Йова, положив Медку на плечо ладонь. Сжал, но она и не дрогнула.

— Ты зовёшь Панеки псом, и всё же он трудится во славу Подмастерьев, как Светлоликий Фарух, как все мы. Но в этом городе есть лазутчики Творцов, и они хотят тебе зла. В этом доме!

— Что ты несёшь, глупая? — закричала Имара.

— Дай ей сказать, — велел кочевник. — Пусть укажет на врага.

— Синие Глазки, — сказала Медок, поправляя на шее бусы. — Спроси, отчего она появилась тут сразу, как вы пришли в город. На коленях просила, чтобы ей позволили носить вино и не ложиться с мужчинами, а потому всегда была в зале, ходила, слушала…

Тут Медок заметила, что другие готовы вмешаться, и воскликнула:

— У неё подшит подол — разве это не знак Творцов? Спроси её об этом!

Йова подозвал Нуру одним взглядом, и она пошла, не чуя ног. Кочевник присел, осмотрел её платье, ощупал.

— Разве подшито? — спросил он. — Из меня лепят дурня, а этого я не люблю. Объясняйте, или весь ваш дом сгорит, и все люди в нём!

— Как? Должно быть подшито! — вскричала Медок, падая на колени, и дёрнула платье к себе. — Я сама видела!

Нуру едва устояла. Её подол тянули, щупали, смотрели в тусклом свете алых ламп.

— Ну, хватит! — воскликнула Имара и оттянула Медка, схватив за волосы. — Вы грызлись с первого дня, но я и не думала, что дойдёт до такого. Я вижу, ты отняла у неё бусы, но тебе мало — хотела отнять и жизнь? Ты бросила тень на мой дом, опозорила меня, обидела гостя, горе мне! Ты что ж, не подумала — за этот поклёп ответим мы все, а не только она?

— Подол был подшит! — закричала Медок, цепляясь за хозяйку и заглядывая в лица вокруг. — Она что-то сделала, спросите её, спросите!

— Иди наверх, безумная! — велела Имара, отталкивая её. — Иди к себе, и знай, ты будешь наказана. Ты пожалеешь об этой выходке! А ты, Йова, её не слушай. Голова, что бусина: пустая, так громче гремит. С этого дня приходи когда хочешь. Еда, питьё, женщины — для тебя всё даром.

— Для меня и так всё даром, — усмехнулся кочевник, но спорить не стал, отошёл.

Медок ушла нехотя, бросая злые взгляды. Пришли раскрашенные женщины, за стеной заиграла вайата. Понемногу возвращалось веселье, и зал прибрали. Новые гости входили, смеялись, просили вина. Нуру ходила меж столов, улыбалась, дышала, и вино лилось точно в чаши, и уши не пропускали зова, но тело жило само, а она сжалась внутри, боясь шевельнуться. Чёрный зверь ходил следом, глядел сквозь дым. Он мог броситься в каждый миг — сейчас?.. или теперь?.. когда сомкнутся на горле его клыки?..

— Хозяйка, — окликнули хрипло.

Гости из новых, взяли по чаше, сели не за лучший стол. Вайаты почти не слышно, и не видно за чужими спинами, как пляшут танцовщицы, разгоняя дым. Имара к ним не спешила: видно было, эти много не заплатят, так пусть ждут и цедят своё вино, растягивают одну чашу на весь вечер.

— Эй, хозяйка! — позвал человек повторно. — А ну, подойди!

Имара подплыла, скрестив руки на груди, посмотрела надменно.

— Сядь, кричать не буду, — велел человек.

Она, помедлив, опустилась на подушки.

— Мы ищем мужчину, — понизив голос, сказал ей гость. — Он родом из других земель. На щеках полосы…

И указал на себе. Второй дёрнул его руки вниз.

Нуру улыбнулась тому, чью чашу наполнила, поднялась с коленей, расправила платье и пошла вокруг стола не спеша. Ей было слышно, как Имара сказала:

— Ну, у нас таких гостей нет!

И охнула. Кинув быстрый взгляд, Нуру увидела, что хозяйка хотела встать, но её удержали.

— Подумай ещё, — сказал человек. — У него белые волосы и синие пятна вот тут…

— Да не видела я его! — вскричала Имара. — А ну, пусти, или я…