— У меня на это есть свои причины.
— Понятно, — спокойно согласился Лумис. — Ну что ж, дело твое, конечно.
— Меня радует твое благоразумие.
— Каждому свое, как говорил один философ. Мне спешить некуда. Почему бы тебе не вздремнуть часок-другой, а я пока займусь нашим телом и своими делами?
— Ну нет, — сказал Кромптон. — Ни в коем случае.
— Минуточку, — сказал Лумис. — А что, у меня нет права решать, что хочет наше тело?
— Конечно, есть, — сказал Кромптон. — Во всех других вопросах я буду куда сговорчивее, вот увидишь. А пока займись чем-нибудь другим — каким-нибудь хобби, например.
— Единственное мое хобби — это секс, — заявил Лумис. — Кроме того, это единственное мое занятие. Да пойми же, Эл, секс — это нормальная физиологическая потребность, такая же, как потребность в еде, и никто не заставит меня думать иначе!
— Я все прекрасно понимаю, — сказал Кромптон. — Но я считаю, что отношения с любимым человеком не сводятся к половому акту; это дело святое, кульминация любви, и поэтому
— Элистер, ты что взаправду девственник? — спросил Лумис.
— Какое это имеет значение? — возмутился Кромптон.
— Я так и думал, — с грустью сказал Лумис. — Пожалуй, придется просветить тебя насчет секса. Это действительно, как ты только что сказал, вещь великолепная, высокодуховная. Но кое-что ты упустил из виду.
— Что?
— А то, что секс — это еще и развлечение. Ты хоть раз в жизни развлекался по-настоящему?
— Я только мечтал об этом, — с тоской в голосе признался Кромптон.
— Так к черту мечтания! Дай мне на время контроль над телом. Развлечения — это моя стихия! Ты заметил, какая блондиночка сидела напротив, когда мы завтракали? Или сначала поищем кого-нибудь еще?
— То, на что ты намекаешь, просто исключено! — заорал Кромптон.
— Но, Эл, ради моего здоровья и спокойствия духа...
— Хватит об этом, — сказал Кромптон. — Это
Лумис больше не выступал, и Кромптон решил, что с этой деликатной темой покончено. Но очень скоро, когда они обедали в главном ресторане корабля, его заблуждение развеялось.
— Не ешь креветок, — сказал Лумис, когда подали закуску.
— Почему? Ты же любишь креветки. Мы оба их любим.
— Неважно. Мы не будем их есть.
— Но почему?
— Потому что они трейф.
— Не понял?
— Трейф — это еврейское слово, означающее нечистую пищу, евреям ее есть не полагается.
— Но, Эдгар, ты же не еврей.
— Я только что обратился.
— Что? Что ты сказал?
— Я только что стал иудеем. К тому же ортодоксальным — не каким-нибудь современным неряшливым обрезком, благодарю покорно!
— Эдгар, это просто смешно! Невероятно! Не можешь же ты вот так, с бухты-барахты стать евреем?
— Почему нет? Или ты думаешь, что я не способен на религиозное откровение?
— Ничего более безумного в жизни не слыхал! Черт возьми, зачем тебе все это? — спросил Кромптон.
— Чтобы сделать тебе подлянку, или цорес, как говаривали мои предки по новообретенной религии. Боюсь, что вся эта еда нам не подходит.
— Почему?
— Это же не кошерная пища[22]
. Давай позовем стюарда и поговорим с ним. У них должны быть блюда, пригодные для верующих иудеев.— Не стану я никого звать из-за твоего дурацкого богохульного заскока! Абсурд какой-то!
— Конечно, для такого гоя[23]
, как ты, это всего лишь абсурд. Слушай, как ты думаешь, на этой посудине есть шул[24]? Если я буду соблюдать диету, согласно нашим законам, помолиться ведь тоже не помешает, а? И я хочу узнать у капитана, есть ли на корабле мои земляки-единоверцы: может, наберется миньян[25], а нет — так хотя бы сыграем в бридж.— Мы ни с кем не будем говорить! Я в этом не участвую!
— Ты запрещаешь мне исповедовать мою веру?
— Я не позволю тебе делать из меня дурака и издеваться над религией!
— Значит, ты вдруг стал высшим судьей в вопросах религии? — сказал Лумис. — Теперь, Кромптон, я знаю, кто ты такой, ты — неотесанный казак! Ой, за что мне этот мазел[26]
— надо же было попасть в башку такого фанатика! Кстати, ты не будешь оскорблен в лучших чувствах, если я возьму Библию в судовой библиотеке и почитаю ее про себя? Я займусь этим в каюте, чтобы не поставить тебя в неловкое положение.— Лумис, хватит играть у меня на нервах! На меня уже и так люди смотрят. — Диалог Лумиса и Кромптона проходил неслышно, само собой разумеется, но на лице Кромптона, особенно в глазах, отражались возникавшие во время разговора эмоции, и в самый разгар беседы лицо его дергалось, словно счетчик спидометра. — Давай спокойно закончим обед, а потом обсудим, хм... все сразу.
— Что значит все сразу?
— Только то, что я сказал.
— Кромптон, уж не хочешь ли ты отлучить меня от вновь обретенной религии?
— Ни в коем случае. Я просто считаю, что мы можем прийти к согласию... хм... по всем вопросам. Давай есть суп.
— А что за суп?
— Куриный бульон с ячменным отваром. Ну попробуй хотя бы.
— Ладно, только бисел[27]
. Но если ты думаешь, что это значит, что...— Потом, потом потолкуем, — сказал Кромптон. — А теперь,