Княгиня

Кларисса прислушалась. Неужели речь идет о кузине? Пока аптекарь и его аудитория корчились от смеха, она попыталась разобрать заключавшуюся в этой коротенькой фразе игру слов. «Olim» означало «прежде», a «pia» — «благочестивая». Даже скромных познаний княгини хватило, чтобы понять соль. Да, но что хотел этим сказать автор записки? Неужели… Рассерженная Кларисса подошла к мраморному изваянию и решительным жестом сорвала записку.

— Это непозволительная дерзость! Донна Олимпия — порядочная женщина!

— Порядочная женщина? — переспросил аптекарь. — Такая же порядочная, как Клеопатра!

И снова толпа взорвалась хохотом. Кларисса уже ничего не понимала.

— Хитрая бестия, и к тому же ханжа, каких свет не видывал! — высказал свое мнение портной, высунувшись из окна. — Сначала отравила своего муженька, а потом и к деверю в постельку лезет!

— Только во славу Христа, разумеется! — добавил чей-то голос.

— Чтобы Памфили знал не понаслышке, как в раю ангелочки распевают, если станет папой!

Кларисса лишилась дара речи. Больших скабрезностей ей в жизни не доводилось слышать. Олимпия отравила своего мужа? Да как смеют эти люди заявлять такое во всеуслышание! Завидев на противоположной стороне двоих мужчин — по виду стражников, — она уже хотела позвать их, чтобы положить конец разнузданной клевете, но прежде чем раскрыла рот, высоченный детина, судя по всему, кузнец, вытянув руку, показал куда-то вверх. Вдали к небу поднимался столб белого дыма.

— Вот, вот, вот, — забормотал какой-то калека-умалишенный.

Аптекарь, упав на колени, сложил руки в молитвенном жесте.

— Habemus Papam! Deo gratiam! Хвала Господу!

В одно мгновение на маленькой площади стало тихо, словно в церкви. Все, раскрыв рты, уставились на поднимавшийся вверх столб дыма, будто не веря тому, что видят.

Первым опомнился точильщик.

— Вперед, к палаццо Памфили! — призвал он.

Схватив нож побольше, он перебросил на спину свое нехитрое устройство и устремился вперед.

Призыв точильщика был воспринят как боевой клич. Домохозяйки бросали свои корзинки, крестьяне — овощи, которыми торговали, и все толпой устремились вслед за точильщиком.

— К палаццо Памфили! К палаццо Памфили!

Казалось, весь Рим зашелся этим тысячеголосым криком. Кто-то на бегу толкнул Клариссу, отшвырнув ее к каменной стене. Мужчины, женщины, дети устремлялись из своих домов, впятером, вчетвером, десятками, целыми семьями. Клариссу обуял страх, что ее собьют с ног, растопчут… Людскую массу, обезумевшую, неуправляемую толпу, эти перекошенные злобой лица несло к пьяцца Навона. Кларисса попыталась найти убежище в каком-то тупике; протекавшая мимо толпа разбухала, росла, как узенький ручеек во время наводнения превращается в полноводную реку, сметающую все на своем пути.

Княгиня не могла сказать, сколько миновало времени, когда она покинула свое временное пристанище в переулке. На мостовой растянулся нищий, раздавленный сотней, тысячей ног; он, точно слепой, беспомощно сучил руками в поисках костылей, торчавших подле лавки зеленщика. Ватаги простонародья тянулись в прежнем направлении.

— К палаццо Памфили! К палаццо Памфили!

Что понадобилось им там? Кларисса хотела свернуть в следующий переулок, но он был забит людьми, а войти в третий не позволял стоявший поперек экипаж, притиснувшийся к углу одного из домов. Лошади, выкатив от испуга глаза, беспокойно ржали.

До пьяцца Навона княгиня добралась лишь под вечер. Площадь перед палаццо заполняла толпа в несколько сотен человек, разбившаяся на группы поменьше. Люди, отчаянно жестикулируя, что-то доказывали друг другу, гневно тыча пальцами на вход во дворец, откуда выходили совершенно незнакомые Клариссе люди. У некоторых за спиной болтались пустые мешки. Баррикада, сооруженная по распоряжению Олимпии, была снесена, разбитые в щепы доски валялись тут же подле кучи всякого хлама и старья, в которых остервенело рылись мужчины и женщины.

— Что здесь происходит? — спросила шокированная Кларисса какого-то падре в засаленной сутане и с бронзовым подсвечником в руках. — Толпа грабит палаццо?

— Именно, — ответствовал слуга Божий. — Вы же сами видите!

— Но почему никто это не прекратит? — возмутилась Кларисса.

— Каждый волен взять себе из дворца кардинала, избранного папой, что ему заблагорассудится. Однако, — добавил он с нескрываемым разочарованием, — донна Олимпия всех опередила.

Кларисса все еще не понимала, в чем дело.

— То есть это означает, — и ее смятение быстро сменялось ликованием, — это означает, что папой выбран кардинал Памфили?

Падре закивал:

— Так было угодно Господу. — Тут же его физиономия омрачилась, и он злорадно добавил: — Но горе нам, если донна Олимпия запустит и церковь так, как свой палаццо.

10

Если пророк не желает идти к горе, гора вынуждена идти к пророку…