Княгиня Екатерина Дашкова

— За домом дело не станет. Но скажите, княгиня, откуда у вас могли появиться деньги на новую институцию?

— Ничего чудесного здесь нет, ваше величество. Это те самые пять тысяч рублей, которые вы изволили ежегодно выдавать из своей шкатулки на переводы классических произведений на русский язык.

— Но я вовсе не хочу, чтобы эти переводы прекращались!

— Они и будут производиться, государыня. Ими займутся ученики Академии наук под руководством русских профессоров. Тем самым будут достигнуты две цели: ученики получат разумные и полезные учебные задания, а деньги вашего величества истратятся с пользой. До сих пор, как мне удалось уразуметь из ведомостей, они рассматривались директорами как предназначенные для собственного кармана: отчета в них никто никогда не отдавал.

— А вы говорили, что я сделала неудачный выбор директора, Катерина Романовна.

— Но эти мои действия не имеют никакого отношения собственно к науке. Это скорее хозяйственные распоряжения.

— Способствующие благу российской науки, не правда ли?

— Может быть, государыня. Но тем не менее завести речь о деньгах мне все же придется.

— Но это же естественно.

— И да, и нет. Дело в том, что в Парижской академии существуют жетоны, которые получают члены Академии за участие в ее заседаниях. Мне кажется такая практика очень разумной. И еще потребуется несколько медалей для наград. Я еще не составляла сметы на академический штат, и пока мне трудно сказать, удастся выделить средства на награды или нет.

— Но не ломайте же себе головы над подобными мелочами. Это уже слишком!

— Государыня, тем не менее, думаю, вам небесполезно знать, что намеченный штат должен состоять из двух секретарей, двух переводчиков, казначея и четырех сторожей — для топки и уборки здания. На них потребуется три тысячи триста рублей. Остальные тысячу семьсот я предназначаю на покупку дров, бумаги и книг.

— И вы хотите на такие гроши основать библиотеку?

— Нет-нет, государыня, это будут только ежегодные прибавления. В качестве основной библиотеки я предназначаю мою собственную. Она достаточно обширна и тщательно подобрана.

— В таком случае давайте сразу же решим все вопросы. Если я стану выдавать ежегодно тысячу двести пятьдесят рублей на жетоны и медали, этого будет достаточно?

— Вполне, ваше величество.

— Что ж, будем считать, что наше новое платье застегнуто на последнюю пуговицу. Не так ли, княгиня?

— Вот и Романа Ларионыча не стало. Какой год, какой страшный год, мой друг!

— На все Господня воля, Иван Ларионыч. Всевышнему виднее, чей век продлить, чей укоротить, да и пожил братец твой немало. На семьдесят шестом году убраться — не всякому такой век дан. На шестнадцать лет братца Михайлу Ларионыча пережил, а старше-то всего на семь годков.

— Да если так сказать, сколько уж родни-то нашей воронцовской ушло. Сестрица Марья Ларионовна двадцати восьми годков от нас ушла, в шестьдесят пятом году, поди.

— Племянница Аннет и того не прожила. Что ж ей, голубушке, всего-то двадцать шесть годков набежало. Графиня Анна Карловна как по дочке убивалась.

— Тут ты меня, Иван Ларионыч, никогда не убедишь. Жалеть каждого человека надобно, а то, что с мужем путем жить не стала, того тоже со счетов не сбросишь. Чем ей плох-то был Александр Сергеевич? Собой не так чтоб хорош, так с лица не воду пьют. Ростом, вишь, не вышел. Так на то пословица есть: мал золотник, да дорог. И богат свыше меры, и при дворе принят, и должности одна за другой почетные. Ведь больше всего покойница племянненка балы любила. Только бы и красоваться при дворе, ан нет, разводу потребовала. Да где такое видано!

— Да ты, друг мой, себя не тревожь. Знаешь, я с тобой, Марья Артемьевна, в таком деле согласный. Нехорошо вышло, совсем нехорошо, да дело прошлое — чего уж поминать. Зато княгинюшка наша Катерина Романовна который год как князь Михайлу похоронила, а о другом браке и думать не хочет. Может, и легче бы ей было с новым супругом. Дела-то после муженька ей какие плохие достались.

— Так ведь распуталась Катя с ними. Копеечки долгу не оставила, а честь да верность свою соблюла. Сама мне последний раз сказала, что обеим нам траур по гроб носить, мне по отцу, ей по супругу.

— Не знал я, что разговор у вас с ней серьезный был.

— А был, был. Очень Катя батюшкиными прожектами интересовалась, как он монархию, ограниченную правами шляхетства, видел. Я и рассказала, что батюшка мыслил Сенат, как при Петре Великом, восстановить и нижнее правительство составить, а для крестьянства, духовного и городского сословия каждому свои привилегии большие. О просвещении Катя расспрашивала.

— Помнится, батюшка твой больше всего за грамотность общую ратовал.

— С того и начинал — чтоб все грамоту знали, а шляхетство и духовенство высокой образованностью отличались. За то Артемию Волынскому и приговор был — живым на кол посадить, а до того язык вырезать, чтоб никому впредь неповадно было на власть монаршью посягать, будто шляхетство о государстве своем не радетели!

— Полно, полно, Марья Артемьевна, как можно душу так терзать? Уж сколько лет прошло.