Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Тот факт, что Грейс понуждала Каролину бросить вызов вероучению, отражало приземленную, практическую сторону ее характера, которую она унаследовала от Ма Келли. Каролине было плохо, и Грейс хотела, чтобы ее дочь как можно скорее начала новую жизнь. Однако, помимо этого желания, Грейс демонстрировала и раскрепощенную сторону своей натуры, которая все сильнее стала проявляться в ней к пятидесяти годам. В духовном и личном плане для Грейс наступил подъем. Ее отношения с Робертом Дорнхельмом, ее климакс, ее возрастающая свобода от мужа и даже, в известных рамках, от условностей княжеского статуса — все это были составные части тех внутренних перемен, которые не смогли не сказаться на ее взглядах. Грейс начала новую для себя жизнь в соответствии с собственными принципами. Вряд ли вы заметили бы в ней какую-либо внезапную перемену или внутреннее озарение, и временами случалось, что Грейс то ли от страха, то ли по лености искала убежище в своей давней чопорности и предрассудках. Однако, даже подчас шарахаясь в сторону или же пытаясь щадить старые раны, она наконец начала, как выразилась Рита Гам, «обретать свое прежнее я».

Одним из ключевых моментов ее духовного возрождения стало возвращение к ней радости сценического бытия, а началось оно, по чистой случайности, в тот год, когда Грейс познакомилась с Робертом Дорнхельмом. В 1976 году Эдинбургский фестиваль выбрал своей главной темой двухсотлетие США, и Джон Кэррол, организатор главного поэтического конкурса, как раз был занят поисками американской актрисы с хорошим, выразительным голосом. «Как насчет княгини Грейс из Монако?» — предложила Кэрролу его старая приятельница Гвен Робинс.

— Это именно то, что тебе нужно, — сказала она Грейс по телефону. — Тебе надо чем-то занять себя, найти свое самовыражение. Но раз ты не можешь сделать этого в Голливуде, почему бы не воспользоваться этой возможностью здесь? Джон — достойный человек».

Эксцентричный, слегка рассеянный и всей душой преданный поэзии, Джон Кэррол пришел в восторг, узнав, что ему предстоит познакомиться с Грейс.

— Я представить себе не могу ничего более приятного, — сказал он, — чем съездить в Париж, чтобы позавтракать в обществе прекрасной княгини.

Режиссер уже имел опыт работы с лучшими британскими актерами начиная с Ральфа и кончая Пегги Ашфорд, и, разумеется, он ни в коем случае не согласился бы «опускать планку».

— Я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали, — сказал он, как только между ними установилось взаимопонимание. — Я хочу, чтобы вы прочитали мне это стихотворение.

Называлось оно «Кивок». Речь в нем шла о старом корабле. Хотя Грейс неплохо справлялась с чтением, Джон Кэррол своим чутким ухом уловил небольшие огрехи. Режиссер с детства страдал тугоухостью (по этой причине он во время войны избежал призыва в армию), однако этот физический недостаток помог ему развить удивительно тонкий поэтический слух.

— Когда вы читаете стихи вслух, — пояснил он, — вам помогает даже само построение фраз, ведь искусство чтения заключается в том, что вы переходите от четверостишия к четверостишию. Некоторые строфы надо слегка протянуть, потому что того требует смысл.

«Она спокойно восприняла критику и постаралась осмыслить сказанное мной, — вспоминал позднее Кэррол. — Она была чрезвычайно понятливой».

— Может, мне стоит прочитать еще раз? — спросила она.

— Но ведь и в первый раз получилось неплохо, — сказал Кэррол.

Однако она хотела прочитать еще, и во второй раз получилось гораздо лучше.

— Я волнуюсь, хорошо ли меня будет слышно, — сказала Грейс.

И Кэррол ответил:

— Не надо зря волноваться, потому что у вас хороший, выразительный голос, нежный и негромкий; однако это не самое главное. Все дело в правильном оформлении фраз. Когда вы читаете стихотворение, попытайтесь задуматься, а что же оно значит. Донесите до слушателя смысл, которым наполнена каждая фраза, — и вам не придется беспокоиться, что вас не услышат.

— Мне понятно, что вы имеете в виду, — сказала она.

Княгиня Грейс Монакская начала декламировать стихи. Стоит ли удивляться, что ее четыре сентябрьских концерта в старинном эдинбургском зале Св. Цецилии прошли с аншлагами, а само ее выступление заслужило высокую похвалу у искушенных критиков фестиваля. Каждый звук, каждый согласный звучал ясно и отчетливо в звонком и на удивление юном голосе Грейс, оттеняемом глубоким баритоном Ричарда Кайли, тоже американца, и плавными английскими интонациями Ричарда Паско из Королевского шекспировского театра.

«В самом начале она ужасно нервничала, хотя и пыталась не подавать вида, — вспоминает Паско. — Однако с каждым выступлением обретала все большую уверенность. Я с восхищением наблюдал за ней. Мы словно подпитывали друг друга, как это обычно бывает на сцене: ты отдаешь и получаешь. А еще она обладала удивительным даром приободриться. А этим окрыляла и меня. Наверно, она окрыляла и слушателей в зале».

Гвоздем программы, по всеобщему мнению, стало исполнение поэмы Элинор Уайли «Дикие персики».