Княгиня Менжинская

Морщинки на лице священнослужителя разгладились. Старик сразу все понял и поспешил успокоить молодого.

– Большого греха в том не будет. Не сомневайся, сын мой. Были времена, когда все на земле подчинялись одному верховному пастырю, – он помолчал, как бы призывая Федора к долгой беседе. Потом продолжил: – Отнюдь не важно, какую религию мы исповедуем. Христианство со времени своего возникновения разрослось в большое и ветвистое дерево. Тем не менее каждая его ветвь служит одной цели – сохранению ствола. Что касается твоего вопроса, то здесь все просто. Были примеры, когда даже короли отрекались от веры своих отцов. В истории Франции, например, был момент, когда половине населения страны пришлось изменить своей религии. Мне понятно твое беспокойство. Это беспокойство чистого сердца! Но повторяю, сын мой: в твоем желании греха нет. И страдать ты не будешь. Цель оправдывает твой поступок, ибо она дана свыше.

– Но что я должен делать?

– Прежде всего торжественно пообещать себе перед Господом Богом, что будешь относиться к новой религии со всем сердцем и со всей трепетностью и будешь выполнять уставы новых духовных наставников, своими молитвами и стараниями доказывать полную и неизменную любовь и подчинение костелу.

– А как официально утвердить переход?

– На сей счет не беспокойся, – ответил ксендз. – Главное, чтобы перемена случилась в тебе самом. Официальная часть – это самое простое. Может быть, в этом помогу тебе я, может быть, кто-то другой. Твою просьбу должен будет утвердить епископ.

Когда в этот день Федор возвращался домой, его беспокоили сразу тысячи мыслей, как безумно счастливых, так и страшных. «Сумею ли побороть в себе чувство отчужденности к новой матери? Смогу ли не лукавить самому себе?» – задавался он вопросами. Он еще не сознавал сложности того, что ему предстояло, но уже радовался свершению своей мечты.

Глава XVI. Неожиданная милость

Вместе с уверенностью в том, что он все-таки сделает по-своему, в душе Федора росло беспокойство. Ему еще предстоял разговор с отцом.

Старый Коллупайло был из тех, кто привык во всем полагаться на себя. Он не заискивал перед властями, не искал дружбы у влиятельных соседей. Те, кто знал герутевского пана, называли его дикарем и приписывали эту отчужденность расстройству ума. Старик как будто не реагировал на подобное неуважительное отношение, однако в душе страдал. И, конечно, это сказывалось на его здоровье. У него было уже несколько сердечных приступов.

Боясь убить отца, Федор откладывал разговор со дня на день. Он сознавал, что значит для Коллупайлов православие. Никто в их роду не изменял своей вере, выстояли Коллупайлы и во времена гонений. Нынче их привязанность уже не вызывала у соседей такого недовольства. А потому его решение могло показаться странным.

И все-таки вскоре разговор состоялся. Отец и сын уединились в кабинете. Федор начал издалека, сказал, что любит панну Юлию и что встретил с ее стороны взаимность. Старого Коллупайло не обрадовало такое вступление. Стоило сыну упомянуть о Толочках, как руки его затряслись. Стало ясно, что тема не просто неприятна ему, а мучительна. Однако Федор решил довести задуманное до конца, сказал:

– Отец панны Юлии даст согласие на брак только в том случае, если я поменяю веру.

Старик выслушал с таким выражением, словно ему сообщили о смерти родственника. Он отвернулся к окну. Молодой притих, надеясь, что отец сам догадается об остальном.

– Понимаю, – наконец отозвался старый Коллупайло, – в твоей душе поселилась язва сомнения. Чтобы приобресть одно, ты собираешься отречься от другого, – он посмотрел на сына так, словно намеревался спросить: «Я прав?»

Федор опустил глаза. Он чувствовал себя преступником.

– С давних времен Коллупайлы в православии, – не без гордости заметил старик. – Сколько издевательств претерпели, пронося, как огонь свечи в ураган, свою верность. Над нами смеялись, нас называли людьми низшего сорта. И все-таки мы остались непреклонными, выстояли. – глаза его вдруг округлились, и он сказал с какой-то жуткой уверенностью: – Бес тебя искушает, сынок! Берегись! – после чего схватился за грудь.

Федор поддержал его, придвинул кресло.

Старик сел грузно, с сиплым выдохом. Сразу стала заметна его немощность. Голова несчастного затряслась, а в глазах появились слезы. С каким-то детским страхом он вдруг спросил:

– Ты уже решился?.. Сын не ответил, отвернулся.

– Ты ослеплен, – морщась от боли в груди, тихо заметил отец. Федор не сумел сдержаться, вскричал:

– Я люблю ее! Только ради того, чтобы быть с ней!.. Старик словно не услышал, продолжал о своем:

– Вера отцов – не фрак, чтобы менять, когда вздумается. Ты не купил и не выменял ее, ты в ней родился. Сменить веру – все равно что умереть и родиться заново. Разве это возможно?!.. Или тебя прельстила позолота костельных алтарей?