Княгиня Менжинская

– Нет же! – волнуясь, ответил влюбленный. – Просто я думаю, что любовь не имеет отношения к догмам. Да, для меня свято духовное подвижничество предков. Но я не книжник и не святоша. Я человек! Мною движет желание быть счастливым и дать новую жизнь! Я не изменник и не виноват, что люди разделились на касты. Я как служил Господу, так и буду служить. И уверен, что Он не разочаруется во мне. Господь сам указал мне этот путь. Ведь это Он вселил в меня любовь. А потому мне ничего не остается, как пойти на крайнее средство. Что поделаешь, коль к этому вынуждает меня несовершенство человеческих законов. Я знаю только, что эта крайность не отдалит меня от тебя и от моих достопочтенных предков.

– Твои дети будут католиками!

– Прежде всего они будут примерными христианами. Я уступаю пану Толочке потому, что вижу в этой уступке шаг к миру между нашими семьями. Кто-то ведь должен уступить!

– Ты не полководец, чтобы приносить себя в жертву ради мира. Изменив православию, ты пресечешь святую и героическую традицию.

– Если мои дети захотят сделать обратный шаг, я не стану их удерживать, тем более если причиной их решения будет любовь. Старик не ответил. Видно, понял, что сын не переменит решения и все попытки разубедить бесполезны…

Несколько дней они не разговаривали. Завтракали, обедали и ужинали по-прежнему вместе – но, собираясь за столом, отмалчивались, словно сердились друг на друга. Федор продолжал ездить к Толочкам и ксендзу Стефанию. Решение его день ото дня крепло.

Однажды, вернувшись домой, молодой пан узнал, что отец спрашивал о нем. Он тут же устремился в кабинет.

Оба обнялись. А потом долго молча смотрели друг другу в глаза, словно не виделись целый год. Они никогда не ссорились, поэтому едва выдержали эти несколько дней размолвки. Вот уже двадцать лет с тех пор, как умерла мать Федора, отец и сын жили душа в душу, советуясь и откровенничая во всем. Последние дни еще раз доказали обоим, насколько сильна их привязанность.

– Ты же знаешь, – сказал старик, – я желаю тебе только добра. Если твоя жизнь будет счастливой, это только добавит мне сил. Поступай, как считаешь нужным, сынок. Бог тебе судья.

Эта неожиданная милость неизъяснимо обрадовала Федора. Он крепко расцеловал отца. У обоих помимо воли полились слезы.

Год ездил Федор к панне Юлии. Любовь их день ото дня крепла. Наконец предложение жениха было принято. За это время герутевский хозяин сумел доказать свою приверженность костелу. И однажды он и ксендз Стефаний были официально приглашены в Гродно, где на заседании святой коллегии губернии секретарь торжественно объявил, что пан Федор Коллупайло признан верноподданным римско-католической церкви со всеми обязанностями и с присвоением нового имени – Теодор.

Только после этого влюбленные услышали от старого упрямца заветное «Благословляю».

И наконец, в день венчания, когда встали на колени перед святым алтарем в Гнезно и ксендз Стефаний наклонился и прошептал «Рах vobiscum» [прим. Мир с вами (лат.)], панна Юлия и Федор почувствовали, будто у них выросли крылья…

Вердомичи – Свентица – Великое село.

Август 1993 г.

Княгиня Межинская

Часть первая. Любовь и ревность

Глава I. Сирена

Легкая открытая пролетка, запряженная парой гнедых, бесшумно катила по ровной, как стрела, обсаженной молодыми деревьями дороге. Ее высокие тонкие колеса увязали в сухом, недавно подсыпанном песке, отчего лошади порой даже переходили на шаг. Однако сидевший впереди на высоком жестком облучке кучер, бритый, в полосатом пиджаке явно с барского плеча, коренастый мужик, в такие минуты тут же поднимал свою пугу – деревянную трость с длинной лентой кожи на конце. Лошади озирались, таращили на него глаза и дружно храпели – кивая головой, они как бы жаловались ему и на беспощадную августовскую жару, и на вязкую дорогу. Однако страх их был все же сильнее, и потому вскоре они опять начинали бежать рысью…