Княгиня Монако

Итак, мы отправились в Сен-Юту; стояла такая жара, что все вокруг плавилось. У Мадам случались подобные причуды, когда ее сердечные дела не ладились. Она взяла с собой Лозена и множество других придворных; за ней тянулась длинная вереница карет. На место мы прибыли опаленные солнцем и отнюдь не расположенные к придворным церемониям.

У Мадам была одна хорошая черта: они (я имею в виду церемонии) ей совершенно не нравились, и она охотно от них отказывалась, когда Месье, придававшего им важное значение, не было рядом. Принцессе взбрело в голову сесть прямо на пол, чтобы было прохладнее, и все придворные, по крайней мере дамы, последовали ее примеру, а кавалеры порхали вокруг них. Лозен принялся ухаживать за самыми красивыми из фрейлин; он вертелся и расхаживал повсюду, скромно подыскивая себе место; я полулежала, откинув руку назад; кузен подошел ко мне, как бы отвечая княгине Тарантской, подшучивавшей над ним, всей своей тяжестью наступил каблуком на мою ладонь, сделал пируэт и удалился.

Я почувствовала страшную боль, но удержалась от крика, опасаясь нежелательных последствий; отдернув руку, я спрятала свои раздавленные пальцы под сборками платья и промолчала. Я думала, что мне станет дурно; если бы я стояла, то упала бы; мне стоило невероятных усилий не потерять сознание. Несмотря на мою стойкость, некоторые заметили произошедшее и немедленно доложили обо всем Мадам, которая в ту пору уже не относилась ко мне с прежней любовью. Мой брат тогда находился в изгнании; для нее, более чем для кого-либо еще, виноваты были отсутствующие, и она изводила Варда, который позже… мы еще об этом узнаем.

Как только принцессе передали, что произошло, она позвала меня. Мне пришлось поспешить, хотя я едва держалась на ногах.

— Сударыня, — произнесла Мадам, — меня уверяют, что вы ранены.

— Я, сударыня? Вовсе нет.

— Ах! Я очень рада, было бы гадко, если бы вам нанесли подобное оскорбление.

Принцесса говорила со мной очень громко, и я почувствовала себя настолько униженной и оскорбленной, что готова была провалиться на месте. Я чуть было не сказала ей в ответ дерзость, но у меня хватило сил сдержаться в надежде на иную, более значительную месть.

«Ах! — подумала я. — Завтра король обо всем узнает, и, чтобы разделаться с этими наглецами, я соглашусь на то, от чего столько раз отказывалась».

Моя душа успокоилась, удовольствовавшись таким решением; я принялась шутить и смеяться и стала вести себя с Мадам так кротко, что она начала обращаться со мной ласково, как в добрые старые времена, несмотря на то что де Вард сердито смотрел на нас; вокруг меня собралась толпа, я оказалась в центре внимания и превзошла всех остроумием. Вернувшись к себе, я почувствовала, что мне душно; я не стала ложиться в постель, а отправилась бродить по аллеям парка, взяв с собой Блондо и одного лакея, — я задыхалась.

Мы должны были вернуться в Версаль рано утром, что вполне меня устраивало; я надеялась встретиться с королем и получить у него аудиенцию, по выражению г-жи де Бове, его первой любовницы. Мадам, как обычно, усадила меня в свою карету. Я надела на свою руку, сильно распухшую и причинявшую мне адские муки, перчатку. Мадам бросила на нее взгляд, но ничего не сказала. Мы благополучно добрались до Версаля; г-н де Марсильяк потрудился встретить нас на полпути, чтобы сказать, что король ждет нас с нетерпением и что ему не терпится поделиться с принцессой своими многочисленными замыслами. Мне трудно было не понять, о чем идет речь, и я осторожно приняла это к сведению.

В самом деле, мы увидели, что его величество прогуливается по парку, под солнцем, вместе с Ленотром и несколькими садовниками. Они оживленно беседовали и, казалось, не заметили, как мы подъехали; между тем они нас прекрасно видели: у короля была хорошо мне известная привычка смотреть искоса, говорившая о многом. Я ушла к себе и стала ждать. Мне не пришлось долго ждать, так как вскоре явился Бонтан; он сообщил мне, что встреча состоится в известном мне месте.

Я набросила на себя мантию и пошла за камердинером, закутавшись не столь тщательно, как обычно, но как никогда горя желанием видеть короля. Мы петляли по коридорам, чтобы взойти на вершину, дорогу к которой жаждали узнать многие. На лестничной площадке, напротив благословенной двери, я заметила отхожее место, на которое прежде не обращала внимания. Мне почудился тихий звук с той стороны, но я не придала этому значения, ожидая, когда Бонтан совершит свои обычные подготовительные действия.

Как правило, приходя, король открывал дверь, оставлял ключ в замочной скважине и затворял за собой дверь; к нашему приходу ключ уже был на месте. На этот раз Бон-тан тщетно искал, тщетно напрягал зрение и тщетно оглядывался по сторонам — ключа нигде не было; между тем король находился в кабинете и ждал; мы не знали, что делать.

— Наверное, его величество забыл открыть дверь, — предположил Бонтан. Он постучал, сначала тихо, а затем стал стучать все громче и громче, пока, наконец, король не пришел и не спросил, кто там.

— Это я, государь, — отвечал камердинер.

— Один?