Княгиня Монако

— В самом деле, пословицы — очень полезны, — произнесла ничего не подозревавшая королева, — и я знаю, о какой книге вы говорите: это наш «Дон Кихот»; мы все в Испании весьма почитаем этот роман, и я удивляюсь, что вы не приказали перевести его на французский язык, ведь он еще не переведен?

Никто не произнес ни слова. Я получила удар, король дал мне пощечину, и мне стоило невероятных усилий не взорваться. Мадам догадывалась, в чем дело, и я это понимала. Даже если бы меня в это время убивали, я умерла бы с улыбкой на устах.

— Да уж, поистине бедная женщина сильно испорчена, — заметила я, — и ей представился случай оставить такую жизнь, теперь или никогда.

Эта дерзость спасла мою репутацию в глазах окружающих; что касается короля, то я не знаю, как он отнесся к моим словам.

— Вам легко это говорить, госпожа герцогиня, — продолжал государь, — но женщина не всегда может делать то, что ей хочется; у нее есть муж, семья, какие-то обязанности и, вполне возможно, должность, которую надо сохранить. Мы имеем дело с порядочным человеком: каким бы оскорбленным он ни был, он молчит, так как уважает окружающих гораздо больше собственной персоны; он довольствуется тайным презрением и держит свое пристрастное мнение при себе.

Госпожа де Монтеспан рассмеялась; она скрывала злорадство, и это злорадство дало о себе знать:

— Как, ваше величество? Вы так просто на это смотрите? А как бы вы поступили на месте любовника?

— Какого любовника? — осведомилась Мадам. Яд продолжал сочиться по капле.

— Да того самого, что томился за дверью, сгорая от нетерпения. Можно себе представить, какое лицо у него при этом было! Ха-ха-ха! Какие забавные люди! Король мог бы ответить: Не думал я, признаться, Что так забавен я!.. note 12

— Каким бы забавным ни был этот человек, сударыня, — произнес король, с трудом сдерживаясь, — я бы поступил так же как он. Я был бы выше своего презрения и оставил бы женщину с тем, кого она предпочитает, никого за это не наказывая. Месть — слишком ничтожное действие, она недостойна того, чтобы великодушный человек опускался до нее. Ну вот, по-моему, довольно обсуждать эту глупую историю: поговорим о чем-нибудь другом.

С тех пор король начал относиться ко мне именно так: он был чрезвычайно вежлив, но холоден; он не чинил мне вреда, но и не жаловал никаких благ. Я попросила, чтобы г-ну Монако даровали титул и ранг иностранного князя (полагаю, что он вправе носить этот титул наряду с господами де Роганами и другими — теми, которые никоим образом не являются монархами); его величество обещал выполнить мою просьбу, но фактически воздержался от этого. Мои братья беспрестанно подвергались гонениям и терпели лишения из-за ничтожных провинностей. Несчастный Гиш провел полжизни в ссылке. Правда, он без конца делал глупости. Бедняге Лувиньи так и не удалось получить полк гвардейцев, когда Гиш был вынужден от него отказаться; все это неприятно отразилось и на отце. За исключением возможности говорить без обиняков — ему не заткнули рот, потому что его шутки были забавными, — он утратил свое былое влияние. Только граф и графиня де Грамон продолжали вести привычный образ жизни. Правда, моя тетка меня не выносит, а с дядей невозможно поссориться: он над всем насмехается и ничего не принимает всерьез.

Мне редко доводилось терпеть такие муки, как во время той прогулки. Она продолжалась более трех часов, а затем состоялся торжественный прием в честь венецианского посла; мы все там присутствовали, и я стояла рядом с Мадам, как полагалось мне по должности. Вечером меня ждала новая пытка: королева собрала придворных, и Мадам пришло в голову отправиться на прогулку при свете факелов, как в первые дни ее супружества. Было очень весело, и я смеялась больше всех.

Лозен подстерег меня в одном из уголков грабовой аллеи, где мы резвились как дети, прижал к дереву и сказал:

— Вы сильны духом, подобно римским гладиаторам, которые умирали смеясь, как рассказывал вчера у королевы господин де Кондом.

— Я вовсе не умираю, сударь, и не собираюсь умирать.

— Если бы я вас не знал, то поверил бы вам, настолько вы красивы и горделиво держитесь. Я попыталась вырваться, но граф удержал меня:

— Вы на меня очень сердитесь, не так ли?

— Я, сударь? За что же мне на вас сердиться? Вы меня больше не любите, это ваше право, я же не из тех, кто удерживает мужчин силой.

— Я вас больше не люблю? Ах! Ради Бога!

— Сударь, по-моему, вас зовет госпожа де Монтеспан.

— Мне очень жаль оставлять вас одну, сударыня, но, к несчастью, Бонтан потерял ключ. Кузен ушел, съязвив под конец, и я запомнила его слова.