Княгиня Ольга

Тризна — ритуальное прощание с умершим. Оно включало в себя пиршество, сопровождаемое обильными возлияниями и жертвоприношениями (слово «жрати»/«жрети» не случайно имело в русском языке два значения: «поглощать с ненасытностью» и «приносить жертву»), а кроме того, и ритуальные игрища, призванные показать умершим силу и удачливость тех, кто пока жив. Древляне и в третий раз поверили Ольге, даже не подозревая, что тризна по Игорю будет сопровождаться пролитием их собственной крови, а ритуальные игрища сведутся к массовому избиению их самих. Они в изобилии наварили мёды и свезли их к Искоростеню — месту гибели Игоря. Ольга же, собрав небольшую дружину — заметим, собственную, а не мужа, — налегке выступила в путь и пришла к Игоревой могиле. (По сведениям позднейшей Устюжской летописи, с ней было до двухсот человек.) «И плакалась она по мужу своему, и повелела людям своим насыпать могилу великую, и, когда насыпали, повелела тризну творить». Именно эта насыпанная Ольгой могила, очевидно, и просуществовала у града Искоростеня до времен летописца, о чем он и сообщил чуть ранее[91].

Правда, древляне на этот раз, кажется, проявили некоторое беспокойство, не увидев среди пришедших с Ольгой своих послов. «Где дружина наша, которую мы послали за тобой?» — спросили они у киевской княгини. Но та опять легко перехитрила их: «Идут за мной с дружиною мужа моего» («приставлены к скарбу», — добавляет автор Летописца Переяславля Суздальского). Отчасти это была правда. Посланцы Древлянской земли действительно присоединились к Игоревой дружине — но не к той, которой еще предстояло появиться в их пределах, а к той, чьи кости тлели в сырой Древлянской земле.

Третья месть Ольги свершилась на самой Игоревой могиле — на холме, насыпанном ее людьми. Древляне уселись пировать, Ольга же повелела своим «отрокам» прислуживать им. Древляне опять не поняли смысл происходящего. Их кормили и поили, им прислуживали — но не так ли кормят, поят и холят жертвенное животное, предназначенное к закланию? И когда древляне упились, Ольга повелела своим «отрокам» «пить на них»[92] — то есть, надо полагать, совершить уже по ним ритуальную тризну.

Все было сделано в полном соответствии с языческим обрядом. Плач над усопшим, высокий курган над могилой, ритуальная тризна, питие хмельных медов — все это непременные элементы погребального обряда, совершаемые последовательно, один за другим. Но есть еще одно, последнее, непременное условие — пролитие жертвенной крови.

«Если умрет рейс («главарь», вождь. — А.К.), то его семья скажет его девушкам и его отрокам: “Кто из вас умрет вместе с ним?” Говорит кто-либо из них: “Я”. И если он сказал это, то это уже обязательно, — ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы», — так описывал Ибн Фадлан похороны знатного русса^{99}. Но насколько же больше крови должно было пролиться при погребении князя — правителя всей Руси! Тем более князя, убитого в чужой земле, во время освященного обычаем «полюдья». И пролиться должна была не просто чья-то кровь, не кровь его избранных «отроков» или добровольно согласившихся на заклание девушек, но кровь его убийц — древлян.

Ольга исполнила ритуал до конца. Она пролила столько жертвенной крови на могиле мужа, что это навсегда вошло в память потомков, отразившись в предании, а затем и в летописном рассказе. Сама она, правда, покинула место будущего побоища («отиде кроме»), предоставив расправиться с древлянами своим «отрокам».

«И повелела дружине своей сечь древлян, — рассказывает летописец. — И иссекли (изрубили. — А.К.) их 5 тысяч»[93].^{100} По исполнении этого страшного ритуала Ольга возвратилась к Киеву и «пристрой вой на прок их», то есть собрала войско на оставшихся древлян.