Княгиня Ольга

Так, например, известно, что в Пскове и Псковской земле Ольга была не единожды. Помимо путешествия 947 года, источники знают и о другой ее поездке сюда — уже после принятия христианства, то есть в самом конце 950-х — начале 960-х годов[123]. Предание, записанное в 60-х годах XVIII века, сообщает об основании Ольгой Витебска на Западной Двине — важнейшего центра на торговом пути, ведущем в Прибалтику и страны Западной Европы[124]. Согласно позднейшим легендам, бывала Ольга и в других местах севера Руси — например, на Волге, близ устья Мологи, где в конце XVII века показывали очередной «Ольгин» камень, будто бы свидетельствовавший о ее пребывании здесь с сыном Святославом[125]. С именем Ольги легенда связывает основание еще одного города на Волге — Углича. В так называемом Угличском летописце (XVIII век) сообщается, будто город был основан еще при Игоре неким Яном Плесковитичем (то есть псковичом), «сродичем» благоверной княгини Ольги; по сведениям позднейшего угличского книжника, этот Ян после смерти Игоря ездил в Киев, а затем, вместе с Ольгой, — и в Царьград (Константинополь), где принял крещение с именем Иоанн; «по лете едином» после крещения он преставился в Киеве и был погребен княгиней Ольгой по христианскому закону^{154}.

Конечно, едва ли эти поздние легенды можно принимать всерьез. Перед нами не что иное, как продукт творчества авторов Нового времени, свободно использующих не только дошедшие до них народные предания, но и собственную фантазию. Но легенды эти показывают, что имя Ольги было актуально в самых разных частях Русской земли на протяжении очень длительного времени. Мы уже говорили о том, что ни один из правителей Руси не становился героем стольких легенд и преданий, как Ольга. Добавим к этому, что и география «Ольгиных» легенд, пожалуй, не имеет себе равных в русской истории.

* * *

Прославляя киевскую княгиню, летописцы Нового времени восхищались ее «мужественностью»: оставшись по смерти супруга вдовою, Ольга управляла «всеми княжениями Российскими», «не яко сосуд женеск немощен, но аки крепчайши монарха или самодержец… дивну же велию дерзость от убиения государя своего Игоря восприяше»^{155}.

«Мужественность» — постоянный атрибут Ольги в сказаниях о ней. Особенно, когда речь идет о ее мести древлянам или о государственном «уставлении» подвластной земли. Но в том-то и дело, что мужские черты в ее характере — такие, как решительность и твердость, — дополнялись и чисто женскими — рачительностью, хозяйственностью, чисто женским обаянием и, конечно же, хитростью и изворотливостью, столь свойственными женскому уму. Именно в силу своей женской природы Ольга обратилась к внутреннему устроению своей державы, то есть к той стороне княжеской деятельности, которой пренебрегали ее предшественники-мужчины, более занятые военными походами и битвами. Известно: мужчина мыслит по большей части глобально и стремится к обладанию тем, чего в данный момент не имеет. Женщина же, прежде всего, — хранительница очага, хранительница того, чем владеет сейчас, и свое призвание она видит в том, чтобы сберечь и по возможности приумножить доставшееся ей. Именно по этой причине правление женщин в истории нередко оборачивается мудрыми усовершенствованиями в самых различных областях (вспомним хотя бы русскую императрицу Екатерину Великую). Так случилось и с Ольгой. Устроение земли и упорядочение дани — вместо безудержного грабежа; торговые и посольские караваны — вместо военного набега; хитрость и уловки — вместо грубой силы: все это отличительные черты ее правления, заслужившие добрую память в потомках. Реформы Ольги опередили время по крайней мере на несколько десятилетий — они будут продолжены лишь в 80-е годы X века при ее внуке, князе Владимире Святославиче, который также обратится к внутренним делам своей державы.

Следующим шагом на этом пути внутреннего обустройства Руси станет поворот к христианству, выбор новой веры. Ольга первой из правителей Руси примет крещение, предвосхитив будущий выбор того же Владимира. И здесь, несомненно, тоже сказалась ее женская природа, ее углубленно-внимательное отношение к тому, что происходило рядом с ней, в ее державе; ее внутренняя готовность к восприятию нового, готовность услышать слово, обращенное к ней лично. Очень точно подметил эту черту ее правления классик нашей исторической науки Сергей Михайлович Соловьев еще в позапрошлом веке. «Как женщина, Ольга была способнее ко внутреннему распорядку, хозяйственной деятельности, — писал он, — как женщина, она была способнее к принятию христианства»^{156}.

Этому событию — несомненно, главному в ее жизни — и будет посвящена следующая глава книги.

Глава пятая. ЦАРЬГРАД. КРЕЩЕНИЕ

На рис. — серебряный двусторонний византийский крест X—XII веков.