Княгиня Ольга

И было за что. Когда княгиня Ольга подкатила к избе, где коротала изгнание Малуша, и из сеней выбежал трехлетний мальчуган, сердце ее замерло. Волна нежности подступила к горлу, и она прослезилась. Судьбе было угодно, чтобы сын Малуши и Святослава был похож на свою бабушку: те же светло — золотистые волосы, те же большие темно — голубые глаза под длинными темными ресницами. Мягкий овал лица, полные губы, прямой нос, а как улыбнулся, так на щеках появились две ямочки. Ну точно, как у нее, Прекрасы, в детстве и отрочестве.

Княгиня забыла окружающий мир, склонилась к внуку, обняла его и прижала к груди. Да так и замерла надолго, лишь шепча:

— Внучек мой любый, соколик ясный.

Малуша стояла неподалеку, в дверях избы. Она улыбалась, а по щекам текли слезы. Она была в бедной крестьянской одежде — подарки Святослава до нее не дошли, на плечах натянута свитка из веретья, на голове льняной изношенный платок Но вопреки всему стать и краса ее так и кричали о себе. Что ж, была самая пора расцвета молодой женщины — ей шел двадцатый год.

Наконец княгиня отпустила внука, встала и внимательно, со страданием в глазах посмотрела на Малушу и сказала несколько слов, кои приготовила еще в Берестове и привезла на родную землю как покаяние. Они и были покаянием.

— Ты уж прости меня, доченька, старую грешницу. Виновата пред тобой. Отмолить бы вину. Ты вольная боярская дочь и отныне жить тебе по чину.

— Спасибо, матушка княгиня. Милость твоя велика. Я же всегда любила тебя, матушку моего суженого.

— Ты собирайся в путь. В Киеве, близ Святослава, твое место.

Не поднимая зардевшегося лица, Малуша промолвила:

— Слышала, он в супружестве.

— Страсти одни, а не супружество. Скажу одно: вы вольны со Святославом строить свою судьбу. Он же тобою бредит и души в тебе не чает.

Малуша взяла княгиню под руку и провела через сени в избу. А за порогом княгиня остановилась, осмотрелась. В избе было чисто: ни соринки, ни пылинки, но бедность светилась из всех пустых углов печальными глазами опальной души. Лишь матерая баба Увара, кою отправили вместе с Малушей, являла собой — и ликом и телесами — полное довольство жизнью в опальной избе. Знать, не в тягость ей была служба стражницы при Малуше. Баба стояла близ печи, потупив голову. Ольга посмотрела на Увару осуждающе, сказала строго:

— Иди, Увара, к себе. Да помни: мы нынче уезжаем, тебе оставаться здесь. Изба твоя, все на дворе и земля близ двора. Живи отныне своим трудом.

Увара не промолвила ни слова, лишь, низко поклонившись, покинула избу.

Княгиня Ольга присела на лавку, внука посадила рядом, привлекла к себе.

— Я твоя бабушка, княжич Владимир. Ты люб мне. И матушка твоя — тоже. А другой бабушки у тебя нет, горюю без нее. — Княгиня вроде бы разговаривала с внуком, но все сказанное касалось прежде всего Малуши. И она слушала со старанием, — А батюшка твой воин мужественный и все в походах, все страдает по твоей матушке. Господи, и зачем я тогда их разлучила?

— Не казнись, матушка княгиня, — промолвила Малуша. — Недавно кудесник побывал в моей избе, сказал, что скоро мы с ясным соколом избавимся от душевных мук, неразлучны будем.

— Дай-то Бог, — отозвалась княгиня.

В избу вошла боярыня Аксинья, сказала:

— Матушка княгиня, час трапезы настал, — Да тут же Малушу добрым словом согрела: — Вот и теплынь наступила для тебя.

Ольга согласилась с Аксиньей, улыбнулась.

— Стол накрой здесь. Да скажи всем, что после трапезы уедем в Изборск Матушку с батюшкой хочу навестить на жальнике.

В Изборске и Пскове уже знали, что в родные места приехала великая княгиня. Теперь ждали ее приезда из Будутина. И княгиня Ольга побывала в Изборске, но недолго гостевала. Она встретилась с горожанами, проверила, как ее уставы соблюдаются, да погоревала, что жизнь в Изборске затухает, что горожане живут в язычестве.

— Почему у вас все так худо? — спросила княгиня, — Говорю вашему посаднику Нилу, что отныне на пять лет от дани и оброков избавляетесь. Живите вольно, ремеслами занимайтесь, торгуйте, везите в Киев все, сама куплю товары.

Изборские не ведали, как отблагодарить княгиню. Посадник Нил спросил Ольгу, да громко, дабы все на площади слышали:

— Матушка княгиня, повели нам, какое услужение сделать тебе за великую милость.

Ольга лишь на миг задумалась, и озарило ее: ведь это тот случай, когда что ни попросишь, исполнят, и сказала:

— Вот я христианка и в новой вере обрела покой и радость. К тому и вас зову — повелеваю: идите ко Христу Спасителю. Детей своих обращайте в православную веру. Все вам во благо обернется. Я же помолюсь за вас, верных моих детей. И священника пришлю послужить вам.

Изборские были верны слову. Да и как не заплатить за милость — за пять лет без оброков — малым пустяком: не идолу лоб бить, а Христу Спасителю молиться. И опять же посадник Нил сказал:

— Шли нам, матушка княгиня, священника, а мы пойдем за тобой, как за Божьей матерью, в Христову веру.

Проведя ночь в своем родовом доме, Ольга уехала в Псков. Спешила, потому как жила уже не тем, чем жила Псковщина, а тем, что там, в Киеве, творилось.