Княгиня Ольга и дары Золотого царства

В ту пору Святослав ничего не решил. Обещанный выигрыш был велик, но и цену предстояло заплатить немалую. Будут сложности со всеми: Прияной, дружиной, богами, народом… Ему хотелось помериться силами с Царьградом, испытать себя и свою удачу там, где отец потерпел несомненное поражение, кое-как заглаженное потом мирным соглашением и не слишком-то выгодным новым договором. Но пока он не понял: а есть ли у руси на это силы? Или он только, как отец пятнадцать лет назад, напрасно погубит десять тысяч человек?

Но вот настала весна, вскрылся Днепр, прошел верховой лед. Время отъезда посольства придвинулось вплотную.

Прияна ходила «тяжелая», ей оставалось до родов не так долго, но беременность протекала нелегко, она измучилась сама и измучила домашних, особенно мужа, которого возмущало уже само то, что это бабьи тяготы не дают покоя и ему. Угнетали дурные предчувствия: от родов умирает каждая четвертая баба, когда не каждая третья, а Прияслава с детства Кощею принадлежит… Дружина же без устали толковала, как лучше идти на хазар.

Однажды Святослав пришел к матери и сказал:

– Будь по-твоему. Сватай царевну, но только если про каганат они твердо пообещают и клятву дадут.

– Клятву? Они дадут невесту, а при этом клятв уже не требуется.

– Как знаешь. Но чтобы никто из наших ничего не знал! Пока не решится все – чтобы как могила!

Это Эльга охотно ему пообещала: если им откажут, огласка принесет только напрасные раздоры и позор.

Однако, сидя в Киеве, она не представляла себе трудностей задуманного дела. Свататься? К дочери василевса, который даже повидаться с ней готов разве что через три месяца?

Но не отступать же ей, племяннице Вещего! Хочет василевс или не хочет – ему придется с ней поговорить!

* * *

После ухода Артемия Эльга отпустила всех из триклиния, а сама осталась сидеть, пытаясь привести в порядок мысли и успокоиться. Вернулся Мистина, провожавший патрикия. Лицо у него было брезгливое: повернувшись к гостю спиной, он наконец дал волю чувствам. На ходу расстегнул пояс, стащил через голову кафтан, бросил своему отроку, сделал бровью знак: унеси. Сел напротив княгини, подул себе за пазуху.

– Решилась все-таки?

Хотя и так ясно: раз она объявила о желании креститься логофету дрома, а через него василевсу и патриарху, назад пути нет.

– А ты так и не понял почему? – резко ответила Эльга. После беседы с Артемием ее трясло, и сейчас волнение и досада прорвались наружу. – Ты видишь, как нас принимают? Этого к… козла пернатого, мужежабу эту, нам пришлось неделю дожидаться, и он пожаловал сказать, что василевс раньше чем через три месяца для меня денька не выберет! Потому что мы для них – грязь под ногами! Он же сказал, ты слышал: таких, как вы, тут каждый день толчется… И мы не заставим нас уважать, пока не станем с ними одной веры. Царь так и будет ко мне свою челядь посылать, словно я бродяжка и ко мне самому хозяину выходить невместно. И мы ничего не добьемся. И правы окажутся Сигдан, Вуефаст и прочие, кто твердит, что к грекам надо не посольства отправлять, а войско на тысяче кораблей. Я хочу говорить с василевсом, а не с его псами. Но не вижу, как мне этого добиться, кроме как стать его духовной дочерью. Когда он сам меня окрестит, то уже не сможет отказать мне во встрече.

– Уверена?

– Спроси Ригора. Он тебе объяснит, что такое восприемники от купели и каковы их обязанности. Он перед Богом своим будет обязан говорить со мной и разрешать все мои сомнения.

– О вере? – Мистина насмешливо поднял бровь.

Эльга почти с отчаянием воззрилась на него:

– Ну, если он так глуп…

Мистина рассмеялся, но не очень весело:

– А что, если глуп? Что, если и надо говорить не с ним, а со всеми этими…

– Я собираюсь… – Эльга быстро огляделась, желая убедиться, что никто их не слышит, – я собираюсь, – она понизила голос, – сватать его дочь. С кем говорить о таком деле, если не с отцом? Он может передать любые дела царедворцам, но отцом своим дочерям остается он сам. Но если хотя бы я не буду к этому времени крещена, то заводить такой разговор – только напрасно позориться. Все равно как… Не слышал, есть такая сказка, как конунгова дочь подобрала на болоте лягушку, а та ей и говорит: поди за меня замуж!

Мистина захохотал, мотая головой: не всякий день увидишь, как княгиня русская изображает влюбленную лягушку. Эльга закрыла лицо руками и замерла. Ее мучила отчаянная тревога, будто предстояло идти по тонкому льду к невесть какому берегу. Но другого пути не просматривалось.

– Тебе страшно? – с пониманием спросил Мистина.

Он-то знал, что в этом своем решении Эльга колебалась до самого последнего мгновения.

– Мне страшно! – не отрывая рук от лица, она кивнула. Свояк был одним из двух-трех человек, кому она могла признаться в чем-то подобном. – Я не знаю, что со мной будет, когда я… окажусь во власти Христа. Сама отдам себя на милость… Бога, которого не знали мои деды.

– Спроси у Ригора, – насмешливо посоветовал он.

Эльга опустила руки.

– А ты не хочешь идти со мной! – как обвиняя, выкрикнула она.