Да что там поросенок с окунем внутри! Что сказали бы ее гости, подай она каракатиц, омаров, креветок, мясо дельфина – морской рыбы с человека ростом, похожей на плавучего борова. Или трогальца… то есть щупальца хтаподия – морского гада, какого Прибыслава не сумела удержать в себе… Выложи она вустриц на стол, от одного их вида гости уделали бы ей всю гридницу. Она сама, честно сказать, так и не смогла себя пересилить, чтобы это попробовать…
Когда убрали кости, стали подавать пироги: с укропной добавкой, с овечьим и козьим сыром, из медового теста с ягодой. Тут все оживились: сладкое и есть сладкое. Расставили кувшины вина: Эльга привезла цельное, а здесь его щедро разбавили водой с медом, сделав «мурсу». Орехи, здешние и греческие, смешали с медом разных видов и цветов и положили в открытые пирожки: смотрелось так красиво, что иным было жалко есть.
Эльга осталась довольна тем, как все прошло. Киевские мужи и жены, потрясенные красотой нового убранства гридницы, видом беломраморного трона, блеском лора, благовониями и непривычным вкусом блюд, так и не задали ей вопроса, которого она ждала скрепя сердце: так чего все же хорошего привезла-то, матушка, от греков, кроме этой каменюги, приправ и паволок?
Но уже не сегодня завтра бояре киевские опомнятся и им придет в голову: так чем разбогатела держава Русская? Что изменится в отношениях с Греческим царством?
На этот вопрос у Эльги не имелось внятного ответа. Дружина уже знает: ничего. «Царь над царями» желал лишь получить поддержку русов в его делах, полагая, что в этом и заключается даруемая им дружба. Полгода княгиня и послы бились лбом о стену греческого чванства, но так ее и не пробили. Поддержки Константина Эльга не добилась ни в чем: ни в церковных делах, ни в военных, ни в семейных.
Что говорить киевлянам, дабы хоть представить свои дела получше, чем они есть? К концу своего гощения в греках Эльга могла бы упасть духом, если бы не опыт покойного Ингвара, чей первый поход в ту сторону тоже окончился разгромом. И не мысль о Промысле Божьем, который все устроит как лучше для нас, пусть мы сами пока этого и не видим. Но сейчас она полагалась на Мистину, который обещал взять эти разговоры на себя.
И он же по пути домой подал ей мысль, которую Эльга поначалу посчитала совершенно безумной.
Второй раз после Месемврии они ночевали в Болгарском царстве, в каком-то тесном и душном гостином дворе. При всем желании хозяин смог всему посольству предоставить только один дом – длинный, глинобитный, весь состоящий из единственного пустого помещения. Не было даже лежанок: устроили постели на полу. Совсем не мраморные покои «у Мамы», но всех так воодушевляла мысль – наконец-то едем домой! – что никто не жаловался. Часть отроков несла дозор снаружи, прочее посольство спало вповалку. Эльга сидела на своем постельнике среди сопящего и храпящего царства: тревога не давала ей заснуть. Екало сердце при мысли о Святославе: не сбылось ничего из того, на что надеялся сын, посылая ее за море.
Скрипнула дверь, появился Мистина, проверявший дозоры. Неслышно прошел между спящими и сел рядом с Эльгой.
– Я вот что подумал… – Он знал, какие мысли не дают ей покоя. – Запустим слух, будто Костинтин к тебе сватался.
– Что? – Эльга воззрилась на него в изумлении.
– Это самое.
– Но у Костинтина есть жена!
– Ты ж говорила, что она дольше на троносе сидит, чем ты на свете живешь!
– Ну и что? У христиан коли есть жена, значит, есть, пока жива, другой нельзя.
– А и хрен с ней! – непочтительно ответил Мистина. Эльга поймала себя на чувстве зависти: не став никому из знатных греков духовным сыном, Мистина мог говорить о них, что думал. – Скажем, что царь ее хотел в монастырь отослать, а тебя на ее место взять. Вот и тронос твой пригодится: дескать, он и подарил, что предлагал тебе с собою царствовать.
– Но Костинтин мне долго объяснял, почему царям ромейским нельзя вступать в браки с иноземцами! – смеясь над нелепостью этого замысла, едва выговорила Эльга.
– Бояре этой речи не слышали. Через Уту и девок запустим слух, что будто он сватался, а ты отказала сморчку старому. На дары не польстилась. Мои девки Острягиным и Себенеговым расскажут, да под страшную клятву молчать, будто это тайна несказанная. Поклянитесь, скажут, головой апосто… тьфу! Грекам только дай чьей-нибудь головой поклясться, и я у них подцепил. Словом, назавтра весь Киев будет сию тайну знать и обсуждать. А если меня кто спросит, я рассержусь: да как вы подумать могли, будто наша княгиня за паволоки себя грекам продаст! Устыдятся еще.
– Погоди, но ведь Костинтин меня принимал от купели…
– Не руками же принимал? – возмущенно перебил Мистина.
Раньше он ни разу не спрашивал Эльгу о пережитом в день крещения. Но сейчас ему уж слишком ясно представилась она – с распущенными светлыми волосами, в белой сорочке, облепившей мокрое тело… Однажды он уже видел это. Очень много лет назад…