Княгиня Ольга. Истоки (СИ)

По красным щекам водопадами стекают слёзы, варяжка кусает губы и трясётся от ощущения собственной слабости. Взгляд серебряных и острых, будто кинжалы, глаз скользит по окаянным идолам, по изумрудной траве, по жуткому ночному лесу вокруг... и замирает на оставленном её недавними спутниками костре.

Поленья в алых языках пламени потрескивают и обугливаются, и девица со ставшим на мгновение безумным взглядом кидается к огню, совершенно не обращая никакого внимания ни на сильный жар, ни на вырывающиеся из-под деревяшек раскалённые искры.

Девица выхватывает один из охваченных киноварной стихией сучков из костра и, хохоча, поднимается на ноги. Тонкая дрожащая рука крепко сжимает этот "факел", пламя от него отбрасывает жуткие тени на залитое слезами лицо.

Свой раскалённый взор она устремляет на сей раз на образ витязя, обмотанный алыми лентами-лучами. Заметив на его голове корону в виде солнечного диска, Ольга делает глубокий вдох, и в её голосе звучит нескрываемый сарказм.

"Хорс!

Отец Ярилы-солнца и Дивии-луны, светоносный и вездесущий", — усмехнулась она. — "Неужели твоя прозорливость подвела тебя, когда это было важнее всего? Или ты просто решил игнорировать муки, которые разворачивались перед твоими божественными глазами? Я отбрасываю тебя в сторону и повергаю в вечную тень!"

По мере того, как она обвиняла каждого бога по очереди, её голос становился всё громче и отчаяннее, подстегиваемый смесью желчи, горя и ярости. Намерения варяжки были ясны: противостоять богам, которые оставили её в самый тёмный час, заставить их почувствовать ту боль, которую она пережила. Все мысли были подчинены лишь жгучему, как факел в её длани, желанию справедливой кары, отчаянной потребности вернуть свою силу перед лицом их абсолютного безразличия.

"Мокошь!

Мать сыра земля, зачем забрала ты его себе, оставив меня страдать в этом смертном мире? Зачем с судженицами определила мне горькую как полынь судьбу, когда пряла мою нить жизни? Я отрезаю тебя от себя, нет более связывающей нас пуповины!"

С каждым произнесённым словом её обвинения становились все громче и пылче, словно она стремилась пронзить сами небеса своим праведным негодованием.

"Стрибог!

С бурями и ветрами не принёс ты меня на его защиту! Не позволил ему дышать воздухом, в котором воплощена каждая твоя частичка... и вместо этого задушил вместе с возлюбленным и мою веру в твоё правосудие. Я отпускаю тебя на четыре стороны света, под стены иноземных городов и паруса врагов, здесь отныне нет в тебе нужды!"

Слезы неустанно текли по прекрасному лицу, их солёные дорожки смешивались с потом, прилипшим к изборожденным бровям. Груз переживаний обрушился на хрупкие плечи варяжки, угрожая раздавить её своей неумолимой силой, и лишь эти слова, эта исповедь удерживали девицу на краю пропасти в шаге от того, чтобы навсегда провалиться в вечный мрак и холод.

Её дрожащие руки сжимают деревянный факел, чья бугристая, шишковатая рукоять блестит от смолы, пота и слёз. Сузившиеся глаза устремляются к последнему безжизненному истукану из семи.

"Сварог!

Управляющий огнём, поглощающим мир, где ты был, когда сделал последний вздох мой возлюбленный? Почему не опалил его обидчиков своей пылающей плетью?!

Бог кузнецов и мастеров, где были твои созидающие руки, когда моё сердце разбилось вдребезги? Не собрать даже им его по кусочкам. Ты выковал цепи, что связывали нас вместе, вот только стали они тяжёлыми и холодными кандалами на моих ногах и руках.

Ты, владеющий крохотными искрами и маревом-морем лесных пожаров, разве не видел огонь любви в моей душе? Разве ты не чувствовал его безграничную силу?"

Боль утраты и предательства питала её речь, словно молоко матери — младенца, и в каждом насытившимся мукой и разочарованием слоге, в каждом звуке сейчас воплощалось оружие, которое было смертоноснее принадлежащих дружине копий, клинков, палиц, дубин и луков со стрелами.

"Бог не огня ты, а праха и разрушения. Или ты не радовался адскому пламени, в котором я отныне горю до конца дней своих? Не танцевал на пепелище моей прежней жизни, равнодушный к моим молитвам? Теперь твоё имя ничего для меня не значит. Я забираю твоё пламя, забираю твою силу себе."

Оказавшись в центре круга из божеств, выстроенных в своеобразный хоровод, она ловит на себе издевательские взгляды деревянных идолов, которые когда-то были символами её непоколебимой веры и доверия. Сейчас они стоят перед ней как насмешливые часовые, безмолвные свидетели безвременной кончины её возлюбленного.

"Вы, боги, утверждающие, что всезнающи и всемогущи! Вы остались глухи к моим мольбам".

Ольгин голос надламывается, когда она доходит до последнего обвинения. Он возвышается до крещендо, как буря, готовая захлестнуть собой без разбора всё, что встретится на её пути.

"Теперь я проклинаю ваши имена и отрекаюсь от вашей власти. Пусть вы почувствуете всю тяжесть моей боли и отчаяния, ибо я не успокоюсь, пока вы не ответите за свое безразличие".

С внезапным приливом сил, с нечеловеческим воплем она бросается вперед, крепко сжимая факел в дрожащей руке.

Взмах!