Зефирина несколько раз перечитала послание, которое, кроме нее, никто не смог бы понять. Итак, Франциск I получил ее письмо. Ответ был категоричным: он признавал Священную Лигу. Кроме того, он поручал Зефирине, Саламандре, которую он превратил в «Самарканд», передать свое согласие «Голубке Святой», то есть его святейшеству.
– Как поживает король, Гро Леон? – шепотом спросила Зефирина.
Птица помолчала, как будто размышляла, топорща перья, а потом заговорила скрипучим голосом:
– Seul… Sire… Souci… Sourire… Sournois… Sortie… Soldats[37]
.В переводе на человеческий язык это означало: «Король совсем один, в окружении солдат, он переживает, но, не подавая вида, улыбается, потому что не теряет надежды тайными путями найти выход из положения!!!»
– Ты нашел его на корабле?
– Да.
– В открытом море?
– Да.
– Так, значит, это правда… – прошептала Зефирина. – Эти изменники увозят нашего короля в Испанию. Молодец, Гро Леон, ты хорошо поработал, но это еще не все… Теперь тебе надо отнести еще одно послание.
– Soif[38]
… – запротестовал Гро Леон. Зефирина тут же налила ему воды и насыпала зерен.Пока галка утоляла жажду и голод, Зефирина написала новое послание, теперь уже папе:
К этой записке Зефирина решила приложить письмо Франциска I. Она набралась терпения и подождала, пока Гро Леон выспится, сидя на верхушке балдахина. После сна галка приняла «ванну», поплескавшись в серебряной чаше с водой, и снова стала бодрой и энергичной. Вот тогда Зефирина прикрепила к птице два письма и замаскировала их перышками со своей шляпы.
Приблизив губы к головке Гро Леона, Зефирина принялась нашептывать:
– Святой отец… святейшество… святой престол… Ты понял, отдашь святому отцу, только ему.
Рассеянно подчиняясь служанкам, которые занимались ее утренним туалетом и почти не слушая болтовни Плюш, Зефирина с волнением ожидала возвращения Гро Леона. Не прошло и часа, как птица уже летела обратно. Зефирина кинулась к окну. Опасаясь болтливости служанок, она унесла Гро. Леона в отдельную комнату. Там, наедине с птицей, она развернула тоненький листочек, запрятанный в перьях, и прочла ответ Климента VII:
«Надо всегда доверять Зефиру».
Это показалось ей необыкновенно мило, возможно, не очень вязалось с представлением о людях духовного сана, но, в сущности, можно ведь разными способами защищать религию. И если способ Климента VII выглядел не слишком «католичным», то лишь потому, что с каторжниками, окружившими Рим, иначе действовать было невозможно.
Следующие дни прошли спокойно. Князь и Мортимер уехали из Рима в неизвестном направлении. У Зефирины их отъезд вызвал одновременно и облегчение, и досаду. После жаркого поцелуя на балу она боялась оставаться наедине с Фульвио и в то же время желала этого.
Может быть, ей следовало вызвать его на разговор и выяснить, посвящен ли он в то, что замышляется на последний день карнавала.
Спасаясь от скуки и одиночества этих дней, Зефирина или просиживала в домашней библиотеке, или просила заложить экипаж и отправлялась на прогулку по Риму. Но ее уже утомили все эти крики, маски и переодевания. Карнавал, по ее мнению, слишком затянулся. Она устала наблюдать необузданное веселье. По мере того как проходили дни, в ней росло беспокойство из-за того, что должно случиться.
И, похоже, Зефирина была не единственной, кто предчувствовал приближение неведомой беды. По распоряжению монсеньора Паоло остался при ней. Оруженосец князя, видимо, что-то учуял то ли в поведении Зефирины, то ли в атмосфере города. Всякий раз, когда княгиня желала поехать на прогулку, он усиливал охрану. Теперь при каждом выезде Зефирину сопровождало по двадцать солдат с каждой стороны экипажа.
«Чего он так боится? Что я нарушу данное слово и улечу, словно маленькая птичка?» – думала Зефирина, и была явно несправедлива.