Княгиня Ренессанса

Никакого ответа в катакомбы не пришло. Но на Зефирину снизошло великое успокоение.

Со всей решимостью она освободилась от ухватившихся за ее пояс рук. И тут же ей стало не по себе: казалось, глаз Фульвио смотрит на нее с упреком.

Может быть, он боялся, что она послушает его и сбежит?

– Фульвио, я иду поискать помощь, – зашептала Зефирина. – Держитесь, я вернусь…

Слышал ли он ее? Во всяком случае, он вздохнул и закрыл свой единственный глаз. А если Фульвио был еще способен думать, не решил ли он, что Зефирина покинула его? Она оторвала от рубашки полоски ткани и заново перевязала рану. Затем прижала голову к его груди. Сердце Фульвио бьется слабо, но равномерно.

Зефирина встала и, взяв в руки факел, сделала несколько шагов в сторону.

Но она заколебалась. Как трудно уйти так сразу, Оглянувшись, она посмотрела на большое распростертое тело. И образ запечатлелся в ее мозгу. Потрескивая последними искрами, факел окончательно погас.

Все, теперь полная темнота. Зефирина должна была бы выть от страха, но, по неведомо какому чуду, она воспринимала это без паники. Двигаясь вдоль стены, она вышла в коридор.

В какую сторону направиться? Он говорил, на запад. Зефирина решила пойти вправо.

Она идет… Натыкается на какое-то препятствие. Боясь упасть, ползет на четвереньках. Слева, где-то далеко в галерее, колеблется круг света.

Друг или враг?

Зефирина выпрямляется, чтобы пойти в этом направлении. Свет удаляется. Прижимаясь к стене, она, что есть сил, бежит за ним. Неужели она потеряет этот огонек? Изнемогая от усталости, задыхаясь, она кричит:

– На помощь! На помощь!

Голос ее звучит глухо, как из могилы.

В довершение к пережитому ужасу Зефирина чувствует, что падает… проваливается в бездну.

Не помня себя, она тут же вскакивает, топчется на месте и кричит нечеловеческим голосом. В непроглядном мраке пальцы ее всюду натыкаются на кости скелетов.

Вот Зефирина и попала в яму с костями мучеников, которая станет и ее могилой.

Глава XXV РИМСКИЕ ПОПРОШАЙКИ

– Вот так кузнечик!

– Ты кто будешь?

– Чего это ты здесь делаешь?

У края ямы над Зефириной склонились три страшноватые рожи, освещенные каким-то подобием фонаря.

– Я прошу вас, господа, помогите мне, – взмолилась молодая женщина, подняв к ним голову.

Топча ногами кости, она протянула руку к этой неожиданно явившейся помощи. Ее просьба вызвала у трех субъектов приступ необыкновенного веселья.

– Хи-хи… господа… хо-хо… господа!

Похоже, эти типы не спешили вытаскивать Зефирину из ямы.

– Ты девчонка или парень? – неожиданно спросил один из мужчин, вытирая слезящиеся глаза.

– Ни то, ни другое! – ответила она недоверчиво.

– Здорово, ни девица, ни парень! Очень даже необычно!

Приятель говорившего поднял фонарь над ней. Третий оборванец вообще исчез из поля ее зрения. Двое присевших у края ямы встали. Зефирина отчаянно закричала, точно попавший в западню зверь.

– Не бросайте меня! У вас нет сердца! Вы что, оставите меня умирать здесь?!

– Не трепыхайся понапрасну, мотылек!

– Паньото пошел за веревкой.

Очень скоро Зефирину вытащили из ямы. После падения с высоты десяти футов она немного ушиблась, но осталась невредима.

Она с недоумением смотрела на трех оборванцев, которые так великодушно помогли ей: все были безобразны на вид, горбаты, кривобоки. У одного не было носа, у второго – руки, а третий ковылял на деревяшке вместо ноги. От их лохмотьев шла ужасная вонь, но это не помешало им вполне «по-светски» представиться.

– Мы – неразлучная тройка из Понте[47]. Я – Паньото, король нищих, – поклонился безносый. – Вот это мой брат Палько (однорукий), а это мой кузен Панокьо (он указал на безногого). А ты, мотылек, тебя как зовут?

– Зефирон! – тут же ответила молодая женщина, предпочитая мужскую форму своего имени.

– А мы что-то тебя совсем не знаем. Ты в каком квартале работаешь? – спросил Паньото, гордо назвавшийся королем нищих.

– Да когда как, иногда в Трастевере, иногда в Монти или в Сан-Эвстахио, – уверенно сказала Зефирина.

Из-за лохмотьев, которые были на Зефирине, все трое подумали, что она тоже принадлежит к братству нищих.

– Ты еще совсем молоденький. Ну, как, можешь идти? Ты себе рожицу не поранил, Зефирон? А как ты готовишься, когда идешь побираться? – проявил профессиональное любопытство Паньото.

Он коснулся рукой того места, где полагалось быть носу.

Зефирина вздрогнула. Она не раз слышала, что в Риме некоторых детей уродовали в раннем возрасте, подготавливая их к попрошайничеству. Не позволяя себе расчувствоваться при виде этих несчастных, она сказала твердым голосом:

– Да уж что-то придумываю… я научилась гримироваться.

– Ты чего, делаешь себе всякие болячки на твоей хорошенькой мордашке?

– Да, и… шрамы всякие тоже. Мой брат, он потерял один глаз, – объявила Зефирина.

– Это везуха, лишиться глаза еще в колыбели, – восхищенно признали все трое.

После этого они как будто стали торопиться.

– Прощай, Зефирон, до скорого… Нищие собрались уходить.

Придя в ужас от мысли, что может потерять своих спасителей, Зефирина догнала их.