«Итак, Леопард в результате этих страшных событий оказывается на стороне Франциска I. Он не вернется к Карлу V».
Зефирина опустила глаза, чтобы не обнаружить вспыхнувшую в них радость. Значит, она достигла своей цели!
И, будто поняв, о чем она думает, Фульвио сжал ее руку.
– Саламандра в конце концов всегда побеждает… – прошептал он.
Перекрывая ропот толпы нищих, Фульвио громким голосом обратился к ним:
– Друзья мои, я, как и вы, итальянец. Меня зовут князь Фарнелло, а это моя жена, княгиня Зефирина. Мы сторонники папы. Своей жизнью мы поклялись спасти его…
По рядам нищих прошел ропот. Паньото, Палько и Панокьо воскликнули:
– Мотылек, я же говорил!
– Мне он тоже показался странным, наш Зефирон!
– Это не парень, это – дама!
Комментарии следовали один за другим. Впрочем, тот факт, что Фульвио оказался князем, нищих оставил равнодушными. Может быть, потому, что в Риме было много лже-аристократов, а может, потому, что было время утреннего супа!
На этот раз «угощение» состояло из сваренной в котле свиной головы и хлеба.
Поглощая еду с аппетитом выздоравливающего больного, Фульвио спросил Зефирину:
– Кто из этих людей, по вашему мнению, самый умный?
– Это Паньото, король нищих, – уверенно ответила Зефирина. – Тот, у которого нет носа…
И она указала на нищего, вместе с собратьями сидевшего у котла.
– В сущности, я чувствую себя прекрасно среди этих замечательных людей. У каждого из нас чего-то не хватает… – отметил князь, касаясь своего отсутствующего глаза.
– Фульвио! – прошептала Зефирина с мягким укором.
У него была привычка обнимать ее всякий раз, когда он подтрунивал над своим увечьем. Видя выражение лица Зефирины, он не мог сдержать улыбки. Сменив тему, он сказал:
– Пойдем, поговорим с королем.
Ему еще трудно было вставать. Зефирина подставила свое плечо, и молодые люди, осторожно обходя едоков, направились к Паньото.
– Ты позволишь? – обратился к нему Фульвио. Царственным жестом тот пригласил гостей сесть.
– Послушай, Паньото, – с ходу начал Фульвио, – когда я ребенком играл в катакомбах, говорили, что одна из них проходит под Тибром и поднимается до замка Святого Ангела. Это правда?
Король нищих поскреб затылок.
– Точно, как раз под мавзолеем этого парня, которого звали Адрианом. Выход из подземного хода – прямо над гробницей. Потом, когда этот приятель Аврелиан построил вокруг Рима городскую стену, он превратил эту гробницу в крепость. Да только все это, детки мои, было во времена царя Гороха.
– В III веке, – уточнила Зефирина.
– Может быть, но теперь уже неважно, в III или IV веке.
– Короче, такой ход существует и ты его знаешь? – не давал отклониться от темы Фульвио.
– Ну конечно, знаю, и Палько тоже знает. Фульвио и Зефирина с надеждой переглянулись.
Паньото тут же перехватил их взгляд.
– Ну-ну, ангелочки, рано радуетесь. Что с того, что есть. Это еще ничего не значит. Туда веем скопом не сунешься. Там с трудом могут пробраться несколько человек, да и то не спеша… Римляне понастроили там всяких ловушек, вроде ям, утыканных острыми пиками, ну и прочее в таком же роде. Их еще надо суметь обойти… Требуется воображение, как у тех ребят. Я вот только рассказываю об этом, а меня уже трясет. Прежде всего вам надо понять, что римляне и не думали загонять туда христиан, наоборот, боялись, что эти типы полезут в подземелье, чтобы отламывать пальцы ног у их обожаемого Адриана… В этом смысле римлян можно понять, ведь верно?
– Хм…
Фульвио оставил при себе свое мнение о пальцах ног императора Адриана. Он лишь спросил:
– Ты уверен, Паньото, что эта катакомба не то же самое, что подземный ход между Ватиканом и замком Святого Ангела?
Паньото снова принялся за еду. Обсасывая с грацией кошки свиное ухо, он ответил:
– Черт побери, конечно, уверен, потому что потайной ход папы давно уже ни для кого в Риме не является тайной… и меня, Паньото, ничуть не удивляет, что эти чечеточники пронюхали про это…
С этими словами Паньото сплюнул густую черную слюну, адресованную испанцам, а затем, почесав дырку посреди своего лица, сказал с лукавым видом:
– К чему ходить вокруг да около, мой князь. Я вижу, куда ты клонишь. Но ты и твоя маленькая женушка, вы мне нравитесь. Это ж надо было посмотреть, как она тебя любит! Я же не бесчувственный. Она так плакала, бедняжка, я даже сказал Палько и Панокьо: «Приятно посмотреть, как один брат любит другого, а вы, подлецы, не станете рисковать своей старой шкурой ради моей морды».
Под взглядом Фульвио, казалось, говорившим: «Вы плакали, мадам!», Зефирина попыталась спрятать лицо под кудрями, выбившимися из-под шапки. Стараясь придать голосу твердость, она спросила:
– Паньото, скажи честно, сможешь ты или нет провести нас этой дорогой?
– Ну, конечно. Только у нас мало шансов выйти оттуда живыми, потому что, окажись мы там, к примеру, вдесятером, что мы скажем этим чертовым плясунам сегидильи? «Ку-ку, вот они мы, хотим поздороваться с нашим папой!..» Мы только и успеем, что поздороваться, они тут же перестреляют нас, как кроликов.
Справедливость его рассуждений была настолько очевидной, что Фульвио и Зефирина удрученно переглянулись.