Княгиня Серебряная

«Извините, Аркадий Валентинович, что снова вас беспокою, но меня сегодня пытались убить. Поэтому я вас прошу: расскажите мне все. Я понял, что вы о чем-то недоговариваете. Моя жизнь разделилась на до и после. Звучит пафосно, но это так. Не хочется так рано умирать. Вы ведь сами такую фразу обронили во время нашей недавней беседы в кафе. Вам тоже не хотелось умереть в тридцать лет от бандитской пули. Надеюсь, вы меня правильно поняли. Я хочу доказать, что убийца Лады Воронцовой жив. Он существует, этот маньяк. И по-прежнему опасен. Мне необходимо защитить себя и свою семью. Так как, Аркадий Валентинович? Расскажете?»

Шумов ответил около полуночи. Все это время Олег не находил себе места. Глупо так жить: ходить и озираться, в каждом мужике лет шестидесяти видеть своего убийцу. Он же псих, этот Судья Уоргрейв! А от психа можно ожидать неадекватного поступка. Сегодня машиной решил задавить, а завтра что? Столкнет на рельсы в метро?

Наконец в почте появилось новое письмо. Рокотов прочитал его и удивился. Похоже, у Шумова тоже что-то случилось, раз он к себе домой приглашает.

Может, показать что-то хочет? Аркадий Валентинович определенно нарыл нечто интересное по делу об убийстве Воронцовой. Интересно что.

Лада

– Я уезжаю. – Генка нервно застегнул молнию на светлой замшевой куртке.

С утра не задалось. Поцапались на пустом месте. Лада понимала, что все это придирки: яичница пересолена, кофе остыл. Все дело было в деньгах, которые стремительно таяли. И в дефиците буквально всего. В магазинах давно уже было пусто, а на рынке безумно дорого. Появилась куча соблазнов, но цена – сумасшедшая!

– Когда вернешься? – как можно мягче спросила она. Яичницу ведь и в самом деле пересолила.

– Я за границу уезжаю. Давно хотел с тобой поговорить, – Аполлонов, похоже, решился.

Прошел на кухню, как был, прямо в застегнутой куртке, и уселся на диван с неудобной спинкой. Зато модно. На кухне у Генки стоял дефицитный мягкий уголок – поклонница, завмаг, впихнула в очередь, к началу. Аполлонова помнили, женщин по-прежнему манила его броская внешность. Теперь это были не юные восторженные фигуристки, а состоятельные дамы средних лет. Аполлонову «устраивали» путевки в санатории, водили в подсобку, за дефицитом.

Но деньги! Где их взять? Даром-то ничего не раздают. Спекуляцией заняться? Брать товар по блату у знакомых и перепродавать на рынке? Стыдно. Чемпион ведь. Аполлонов, как и Лада, был непрактичным. Потому они и оказались на мели.

– Погоди… – Лада тоже прошла на кухню и села напротив. – Тебе что-то предложили? Тренерскую работу? Где? В какой стране? – жадно спросила она.

Уехать за границу было сейчас мечтой чуть ли не каждого. Сбежать от неизвестности, хаоса, бесконечных проблем. Из ада, в который превратился разваливающийся Советский Союз.

– Я устал, понимаешь? – Аполлонов поднял наконец глаза, до этого он упорно разглядывал аляповатую обивку кухонной мебели. И Лада увидела в них бесконечную тоску. – Устал от безденежья, пустых полок, палаточных лагерей, митингов, лозунгов. От революции. От всего этого. Я артист, понимаешь? Творческий человек. Я хочу одного: покоя.

– Но в сытости, не в нищете, – усмехнулась она.

– А что в этом плохого? Я мало страдал? Ты ведь знаешь, что такое большой спорт. Боль и бесконечные травмы, не только почет и награды. Я был когда-то звездой, а сейчас мои заслуги никому не интересны. Все обнулилось, ну абсолютно все! Неизвестно, чем это закончится, кто придет к власти и что с нами будет. Я хочу жить в стабильной стране, где будущее предсказуемо. Я уезжаю в Америку, Лада. Один.

– А я? Что будет со мной? Мне тебя ждать? Или ты мне вызов пришлешь?

– Я женюсь, – услышала вдруг она. – Моя давняя поклонница из Штатов сделала мне предложение.

– Уж не та ли, ради которой ты произвольную программу чуть не сорвал? – зло спросила Лада. – Когда подъехал к трибунам и сказал: «Спасибо».

– Может быть, и она. Я всех их не помню. Да и какая разница? Мы какое-то время переписывались, потом я ездил в американское посольство…

– Ах, вот что это были за дела!

– У меня есть виза. И билет. В один конец.

– Ты что, прямо сейчас уезжаешь?!

– Да.

– И ты мне только теперь об этом говоришь?! Хорошо хоть попрощался!

Аполлонов посмотрел на часы и сказал:

– Время еще есть. Багаж у меня небольшой. Он в камере хранения, в аэропорту.

– Генка, да ты трус! – ахнула она. – Неужели записку хотел оставить?!

– Я боялся твоей истерики.

– Истерики?! И правильно, что боялся! Мне же идти некуда! У родителей однушка, брат за шкафом спит!

– Это как? – удивился Генка.

– Комнату шкафом перегородили. Мне там места нет. Разве что в ванной. Как в детстве. Или в прихожей на коврике.

– У тебя же еще бабушка есть.

– Вспомнил! Хорошо, что есть. Но там тоже однушка. Мне ведь и тридцати еще нет. Разве я не имею права на личную жизнь?

– Ты какое-то время можешь пожить здесь. Ключи я у тебя не забираю. Заодно за квартирой присмотришь. Я еще не решил, что с ней делать.

– Сторожем, значит, оставляешь, – усмехнулась она. И не удержалась: – Ну, ты и сволочь, Аполлонов!

Он резко встал: