Княгиня

Свет в хижине на другом берегу реки погас. Наверняка сейчас рыбак и его женушка желают друг другу приятных сновидений. Кларисса по-человечески завидовала этим людям — у нее самой запас сновидений иссяк уже давно, тем более приятных. Так же как и иллюзий. Какие у нее могли оставаться иллюзии? Кто она теперь? Женщина, которой за пятьдесят и которой до конца дней своих предстоит оставаться в заточении, позабытой всеми.

Кларисса со вздохом раскрыла книгу, чтению она посвящала себя ежевечерне. Оно было и оставалось ее единственным развлечением, именно книги помогали ей выжить здесь, коротать дни, проводимые в монастырской библиотеке. Вечерами, по завершении последней молитвы, сидя одна в келье, Кларисса начала писать, по примеру той, которую она давным-давно, еще в прошлой своей жизни, наделила своей внешностью. Вызывая в памяти архитектурные проекты, также относившиеся к прошлой жизни, Кларисса зарисовывала их, чтобы таким образом не дать умереть разуму.

Перелистывая свои зарисовки, она слышала, как в коридорах шумит ночная жизнь монастыря: там тихо поскрипывали двери, раздавались чьи-то торопливые шажки, кто-то перешептывался, втихомолку смеялся, до нее доносились и шелест одежд, и хрипловатое дыхание, и блаженные стоны, и вскрики. То был час греха, когда к сестрам наведывались закутанные с ног до головы незнакомцы, тайно проникавшие в монастырь под видом паломников. На самом деле это были авантюристы, прибывшие сюда верхом на лошадях из города, дабы вкусить плотских утех в монастырских стенах.

Сколько же еще продлится ее заточение? Дон Анджело наказал ее запретом на общение с остальными монахинями лишь за то, что она надумала воспротивиться его решению не допускать в библиотеку послушниц. С тех пор Клариссе надлежало передвигаться, не отрывая потупленного взора от пола, и она лишилась права разговаривать с кем бы то ни было. Еду она получала позднее всех, на отдельном столе, причем ее было столько, сколько счел необходимым выдать дон Анджело. Но странным образом по мере того как ее лишали свободы внешней, Кларисса обретала свободу внутреннюю. По мере того как желание, столь часто донимавшее ее в прежние годы, вследствие самоистязания иссякало, Кларисса ощущала в себе прилив силы и бодрости. И побороть этот подъем не могло ни одно требование или принуждение, исходившее извне. Лишь временами, когда проникавшие в келью греховные шумы слишком уж донимали ее, Кларисса ощущала позывы плоти, пробуждавшие в ней тайный вопрос: будь она свободна от усекновения чувств — как бы она воспользовалась этой свободой?

Кларисса пыталась затыкать уши пробками, которые лепила из огарков сальных свечей, — страшное прегрешение, если бы оно вдруг обнаружилось, аббат на кары не поскупился бы. Но без этих средств самозащиты она никак не могла сосредоточиться. Взяв в руки грифель, Кларисса пыталась набросать контуры фонтана: поднимавшийся из бассейна обелиск и рядом с ним четверка аллегорических фигур. Затем грифель выводил еще один фонтан, на сей раз в нем присутствовали четыре божества воды, лениво потягивавшиеся, омываемые потоками воды у подножия колонны. Одна и та же идея — но два совершенно различных способа ее отображения, столь же разных, как и те двое, кому эти замыслы принадлежали.

Неужели их война все еще продолжается?

Внезапно доносящиеся снаружи голоса стали отчетливее. Кларисса прислушалась. Похоже, громкий говор и крики раздаются в лечебнице. Что же там могло случиться? Может, кто-нибудь из сестер умирает? В подобных случаях к смертному одру сбегался чуть ли не весь монастырь.

Нагнувшись к окошку, Кларисса глянула через решетку — нет, лечебница давно погружена в сон. Вытащив пробки из ушей, она услышала в коридоре мужские голоса. Один из них показался ей знакомым. Этот человек возмущенно кричал:

— Я запрещаю! Уходите прочь! Покиньте монастырь!

— Не вам здесь раздавать приказы! — гаркнул другой мужской голос. — Кто вы вообще такой?

— Я князь Памфили. Этот монастырь находится под покровительством моей матери — донны Олимпии.

Несколько мужчин отозвались громким хохотом:

— Донны Олимпии, говоришь? Ну-ну!

По спине Клариссы побежали мурашки. Что это должно было означать? Погасив свечу, она бросилась к лежанке, но, не сделав и пары шагов, услышала призыв:

— Именем его святейшества!

Раздался скрежет, и дверь кельи распахнулась. Кларисса окаменела. У дверей в коридоре стоял освещенный факелами Камильо Памфили. На нем была лишь сорочка. Греховодник, застигнутый на месте преступления, рядом с которым застыли два солдата с саблями наголо.

5

— Да благословит Господь трапезу нашу!

— Аминь!

Наступил вечер, дневные труды завершились. Вирджилио Спада довольным взором обвел сидевших за столом и принялся за суп. За длинным столом сидело два десятка женщин, каждую из которых он знал очень хорошо, как если бы она была членом его собственной семьи: два десятка судеб, повествование о которых способно было растрогать даже человека с каменным сердцем.