Княгиня

Лоренцо вновь переоделся — в подчеркнуто скромный ансамбль: зеленый бархатный сюртук с белыми лацканами и желтые шелковые штаны, к ним — коричневые, мягкой оленьей кожи сапоги с гамашами. Проворно напудрив лицо, слегка мазнул по щекам румянами, смочил кожу за ушами парой капель духов, а на голову водрузил широкополую шляпу с перьями. Может, он и на самом деле поступил чуточку недальновидно в отношении донны Олимпии? Угрозы в ее адрес ничего хорошего, разумеется, принести не могли. Впрочем, стоило кавальере бросить взгляд в зеркало, как все его тревоги и сомнения разом улетучились.

— Живее, живее, Рустико! — подгонял он слугу. — Бери корзину! Едем!

Княгиня снимала квартиру на Кампо-деи-Фьори, по соседству с Вирджилио Спадой. И хотя от Виа Мерчеде до этого места было от силы двадцать минут езды, Лоренцо распорядился запрячь роскошную коляску шестеркой неаполитанских жеребцов: ни дать ни взять королевская карета с фамильным гербом Бернини на дверце — она была даже больше папского экипажа. Кого же он обнаружит в Paradiso? Хотелось надеяться, что не этого типа с физиономией лошака — уж его присутствия Бернини не вынести! Впрочем, такое крайне маловероятно. С какой стати княгине тащить в круг избранных каменотеса?

Прибыв на Кампо-деи-Фьори, Лоренцо с великим разочарованием отметил присутствие на входе одного-единственного, простенько одетого лакея — падать в обморок от вида его экипажа было явно некому. Лакей препроводил их с Рустико внутрь палаццо. Со стороны аркад доносились звуки лютни, которые по мере следования через выдержанный в золотых с голубым тонах зал для приемов становились все отчетливее.

— Кавальере Лоренцо Бернини, главный архитектор собора Святого Петра и придворный архитектор его святейшества, папы Александра VII!

Дверь распахнулась, пение разом смолкло, и несколько десятков пар глаз уставились на прибывшего Лоренцо, со шляпой под мышкой входившего в гостиную. С видом оскорбленного Аполлона прерванный на полуноте певец опустил лютню — Лоренцо не без злорадства отметил это. Но где же сама княгиня?

— Милости прошу в мой дом, кавальере!

Кларисса направлялась к нему, раскинув руки в приветственном жесте, рядом семенила парочка борзых. Лоренцо был восхищен и поражен. На княгине было открытое платье, подчеркивавшее горделивую грациозность ее лебединой шеи. Впечатление усиливалось собранными в узел волосами с вплетенными в них разноцветными лентами. На лице женщины торжествовала зрелость познавшего и беды, и радости человека. Она по-прежнему была неотразима, такая, какой оставалась в его воспоминаниях, даже прекраснее. Княгиня походила на розу благородной и редкой породы, которая, будучи устойчивой к воздействию времени, из года в год расцветает новыми и каждый раз более роскошными цветами.

— Счастлив вновь видеть вас, княгиня! — Бернини, поклонившись, поцеловал руку Клариссы. — Если бы я только мог предполагать, что выпало на вашу долю…

— Об этом мы сегодня не будем говорить! О, корзина с фруктами? Для меня?

— Вы же знаете: фрукты — извечный порок уроженцев Неаполя. Ну-ка отойдите прочь!

Лоренцо принялся отгонять собак, проявивших живейший интерес к содержимому только что поднесенной им княгине корзины.

— По-моему, они разделяют ваш порок, кавальере. Может, и они — неаполитанцы?

Княгиня одарила Бернини очаровательной улыбкой, и он даже не нашелся, как ответить на шутку.

— Прошу вас, присаживайтесь, — пригласила княгиня. — Мы как раз начинаем новую игру!

— Да-да, — подтвердил один из гостей, когда Лоренцо усаживался на мягкий диван, — игру в вопросы и ответы!

— Нет, — покачала головой княгиня, — хотелось бы иного. Может, кто-нибудь знает какую-нибудь никому не известную игру?

Гости стали недоуменно переглядываться, но не прошло и минуты, как посыпались самые различные идеи и предложения.

— Каждый пусть назовет добродетели, которые жаждет видеть в своем возлюбленном!

— Мне бы больше по нраву услышать, отчего женщины так ненавидят мужчин, зато обожают змей.

— Поскольку меня все считают глупцом, пусть каждый скажет мне в глаза, в чем заключается моя глупость!

Последнее предложение было встречено взрывом смеха. Оно исходило от одного из сенаторов, известного не только своей необычайной тучностью, но куда больше бесплодными усилиями взять себе в утешительницы Чекку Буффону, первую куртизанку Рима.

Лоренцо огляделся. И большинство остальных гостей, рассевшихся в окружении скульптур, глобусов, диковинных музыкальных инструментов и телескопов, были ему знакомы: поэты и художники, музыканты и философы, теологи и ученые Сапьенцы. Человека с лицом мула среди них не было видно.

— Больше всего мне хотелось бы узнать, — воскликнул лорд Хилберри, молодой английский посланник, — что же все-таки позорнее — быть обманутым или самому оказаться обманщиком?